Шибболет, или Приключения Пятачка в стране Кашрута. Алексей Макарушин
ий Аялона до гор Заиорданья. Глядя из иерусалимского квартала Абу-Тор можно было если не рассмотреть, то хотя бы различить зажигающиеся на западе огни нефтеперегонного завода в Рамле, ещё дальше за которым начинался уже невидимый отсюда Большой Тель-Авив, и, переведя взгляд на восток, увидеть редкие огни бедуинских стойбищ в Иордании. Как корабельные склянки, ударили колокола немецкого собора Успения Пресвятой Богородицы на горе Сион, тонким перебором отозвались им колокола православной Марии Магдалены с Масличной горы, и далее, перебивая друг друга, зазвенели колокольни многочисленных церквей Святого города. Колокольный звук уходил кругами, растворяясь в эхо, и невозможно уже было отличить истинный звук Троицкого собора с площади Москвы от эха Аугусты-Виктории на горе Скопус. Принципиально перебивая колокольный диалог, перекрывая его затухающие гармонии своим усиленным мегафоном голосом и, тем самым как бы завершая чуждый пересуд, вступил муэдзин с минарета мечети Аль-Акса. Через восемь тактов его подхватили муэдзины мечетей в Вефезде, в нижней части Старого города, большей частью записанные на магнитофон. Эта ежедневная музыкальная дуэль ничуть не трогала оказавшихся на её перекрестье евреев, поглощенных чтением и молитвами. У своей Стены они слышали другую музыку, другие голоса, уходящие не вверх и вниз, вправо и влево, а из прошлого в настоящее и будущее.
Если этот вечер в синагогах, церквях и мечетях Иерусалима был похож на все другие, сотни тысяч раз повторявшиеся в течение сотен лет, то посетителям старинной синагоги Женевы в этот вечер показалось, что мир перевернулся, рассыпался прямо у них на глазах. Только что, прямо у входа в синагогу, выехавший из соседнего переулка мотоциклист застрелил рабби Шимшона. Уважаемый и любимый всеми семидесятидвухлетний раввин приехал неделю назад из Бней-Брака по приглашению женевской еврейской общины. Первые дни пребывания были до отказа заполнены встречами с «влиятельными» людьми, лидерами женевской и швейцарской общин, руководителями города и политиками. Два человека специально приехали для встречи с ним из Италии. Это были Джабраил Аль-Хумайи, суннитский теолог, профессор Миланского университета, и Симон Лански, итальянский предприниматель, проживший много лет в Израиле, но разочаровавшийся в сионизме, и делающий теперь деньги на недвижимости.
Спешу уверить беспокойного читателя, что больше ничего подобного в этой книге не будет. Ни лирических описаний, ни глубокого психологизма, ни лихо закрученного детективного сюжета про жизнь международной мафии.
Для удобства чтения и избежания лишних примечаний с переводом все диалоги на иврите напечатаны ПРОПИСНЫМИ БУКВАМИ, а диалоги на английском – красивым курсивом.
СОБСТВЕННО ИСТОРИЯ
По большому счёту, это были всё-таки весёлые и забавные дни. Теперь, спустя всего несколько лет, многие с удовольствием вспоминают, как они пережили те недели, в какую неприятную ситуацию влипли и как из неё потом выпутывались. В этом есть что-то общее между августами 91-го и 98-го.
Сергею Макаркину тогда, в конце августа 98-го, было совсем не до смеха. Вернувшись из отпуска, он обнаружил, что «отпускные», которые он намеревался постфактум получить в кассе института, покрывают лишь недельную «алиментарную» потребность. Но более неприятный сюрприз ждал его в кассе «Центра акупунктуры», где он подрабатывал «врачом-организатором». В кассе Центра его ждал классический коротко стриженый субъект, который на пальцах объяснил, сколько и кому Макаркин должен. Отдельно было объяснено, почему: «мы в вас бабок ввалили немеряно. Директор ваш Дорошенко к себе в Хохляндию свалил. Чо-как – никто не в курсах. Народ сказал – ты после него главный. Короче, мы не звери: вот тебе два месяца сроку, ищи или Дорошенко, или пять штук баксов, или то и другое вместе».
«Не, они теперь с тебя не слезут. Дикая дивизия. Янычары», – резюмировал слезливое изложение истории Макаркина его институтский однокашник, Семён Шестопал. «И денег не дам. Нету», – Семён был удачливым бизнесменом. «Валить тебе надо», – Семён и сам перманентно собирался валить в Израиль. «Слушай. Есть тебе предложение. У нас из Еврейского центра преподаватель иврита опять уехал. В Германию» – а ещё Семён был молодым активистом местной еврейской общины. «Попреподавай здесь иврит месяц-другой группе начинающих, а потом тебя отправят в Израиль на повышение квалификации. Может, даже на год. За это время здесь всё рассосется». «Так я ж ни слова на иврите. Немецкий под видом идиш – ещё куда ни шло: „Гитен Морген, либэн таламиден; зай гизунт, мейне мэйделе“. Да и вообще я не еврей». «Так и я ж тебе не обрезание им делать предлагаю. Хоть, я думаю, большинству бы и надо. А тебе не все ль равно, что преподавать – что анатомию твою, что латынь, что дойч, что инглиш, что иврит? Вот, смотри, книжку тебе дам, почитаешь сам для начала, ну, и для общего развития. Начни с алфавита. 23 буквы. Сколько времени думаешь алфавиту можно учить?» «Ну, неделю» «Неделю? Да на месяц растянуть – раз плюнуть: сначала в одну сторону, потом в другую, книжки ж ивритские тоже наоборот не зря написаны, да ещё если учить со стишками, с песенками, с подтанцовками – месяца мало будет. Скоро, в октябре, Рош Ха-шана, еврейский новый год, потом Йом Киппур, судный день –