Бист Вилах. История одного Историка. Часть III: Наместник. Алексей Максимович Мерцалов
через два дня в шато начался пожар. Сгорела половина здания, а вместе с ней – и Симон. Его изуродованные останки захоронены в склепе на родовом кладбище госпитальеров.
– А что с шато?
– Потом ваш отец отремонтировал дом и пристроил к нему флигели. Поэтому-то шато и носит имя Рено. От старого здания Симона здесь остались только первый этаж да винный погреб.
Стоило дворецкому умолкнуть, как с лестницы послышались торопливые шаги, и в спальне появился Лафос.
– Прощу прощения, сир, – молвил он, поклонившись. – Прибыли Жан де Борн и Озанн де ла Терра. Изволите принять?
Дариор нехотя поднялся. Знакомиться с очередными древними рыцарями ему, по правде говоря, не очень-то и хотелось. Но обстоятельства требовали:
– Я иду.
Раскланявшись с Эймери, наместник двинулся вслед за оруженосцем. Пока спускались по лестнице, Дариор решил ещё раз поджечь фитиль просвещённости.
– Лафос, это Бист Вилах нанял тебя? – спросил он прямо.
Оруженосец удивился, даже шарахнулся в сторону. Однако удивление его было неправильным – слишком уж непонимающим. Так не ведут себя уличённые во лжи.
– Сир? Дозвольте переспросить.
– Забудь, – раздражённо молвил Дариор.
И здесь промах! Либо Бист Вилах собрал актёров из самого Большого театра, либо это действительно настоящие жители средневековой эпохи, и Дариор на самом деле гостит в XIV веке. И если это так, всё очень, очень плохо…
Наместник и оруженосец вышли на улицу в жаркий день. Солнце палило так беспощадно, что по шее Дариора сразу же заструился пот. Однако двое незнакомцев, переговаривавшихся во дворе, явно не испытывали таких неудобств.
Это были два рыцаря, причём, судя по всему, весьма знатные. Оба держали под уздцы холёных жеребцов. Первый оказался здоровенным детиной средних лет, с косматыми усами и бородой до груди. На его мощное тело были натянуты лёгкая охотничья кольчуга и бурое сюрко с изображением родового герба: сцепившиеся медведь и лев на фоне чёрного восьмиконечного креста. Рыцарь носил толстые неухоженные сапоги, а руки его были облачены в грубые перчатки. К небогатому поясу были пристёгнуты ржавый клевец и короткий, но широкий меч.
Второй шевалье разительно отличался от первого, исключая разве что приблизительное сходство в возрасте. Растительности на его лице не имелось вовсе, а чёрные как смоль волосы томились в тугом пучке на затылке. На мощной жилистой шее пестрели старые шрамы, а скулы и губы были словно высушены многолетней жаждой. Зато глаза его отличались особенной характерной чертой. Если во взгляде первого рыцаря читались явное благодушие и расположенность, то очи этого сухаря оказались холоднее любого льда. В них словно затаился трёхголовый дракон: скорбь, ненависть и опыт. Одевался рыцарь тоже необычно: сюрко было ярко-красного цвета, а крест на груди – белого. Вышеупомянутую шею обрамлял шёлковый шарф в восточном стиле, явно захваченный в дни военного