Садовник и плотник. Элисон Гопник
люди с тем же самым генетическим наследием начали вести себя совершенно не так, как раньше, – и это относится также и к сексуальному поведению. В целом в племенах охотников и собирателей, судя по всему, существует некое подобие парных союзов с относительно равноправными мужчиной и женщиной. Когда появились сельское хозяйство и большие человеческие сообщества с ярко выраженным неравенством, получил распространение полигинный паттерн, напоминающий устройство сексуальной жизни у горилл – с гаремами, состоявшими из множества жен под контролем одного мужчины[61]. В индустриальном и постиндустриальном мире этот паттерн снова изменился, вернувшись к модели, больше напоминающей эгалитарный парный союз.
Я бы предположила, что многие исторические напряженности внутри феминизма, возможно, проистекают из этого конфликта между разными сексуальными паттернами. По меньшей мере с XVIII века феминистки колебались – воспеть ли им сексуальность или настаивать на недоверии к ней. С точки зрения женщины, сексуальность может ассоциироваться как с привязанностью, любовью и заботой – то есть парным союзом, так и с мужской агрессией, соперничеством и доминированием – то есть гаремом. Или же может просто быть чистым удовольствием. Наши собственные сексуальные предпочтения – нравится ли нам жизнь в духе гиббонов, горилл или бонобо – отчасти окрашивают и наши представления о том, каким образом должны регулировать сексуальность культура, традиции и закон.
По крайней мере с феминистской точки зрения феноменология секса должна отражать этот набор противоречий. Наш современный сексуальный идеал близок к модели парного союза – то есть к равноправному партнерству, построенному на взаимной преданности и любви. Но трудно отрицать (как бы этого ни хотелось), что существует связь между властью, агрессией и сексуальной привлекательностью – даже в такой относительно безобидной форме, как дамские “романы соблазнения” наподобие “Пятидесяти оттенков серого” (не зря же шутят, что первые тридцать лет своей жизни женщина тратит на поиски своего Хитклиффа, а следующие тридцать – на то, чтобы от него отделаться). Поскольку мне как женщине выпала огромная удача взрослеть в конце 1960-х годов, то есть попасть в то славное мгновение, когда противозачаточные таблетки уже были, а СПИДа еще не было, я знаю, что модель свободной любви и ничем не отягощенных сексуальных удовольствий не утратила своих чар.
Не имеет значения, до какой степени нас определяет наша биология, – мы также наделены способностью рационально формировать наше окружение. Хотя, возможно, нам не удастся полностью освободиться от своего эволюционного наследия, но нам по силам по крайней мере создать такую среду обитания, в которой будет востребовано лучшее из этого наследия. Возможно, эволюционные корни гарема более глубоки, чем корни однополых браков; несмотря на это, законы, которые запрещают первое и поощряют второе, помогут создать
Morris and Scheidel 2009.