Нестор-летописец. Наталья Иртенина
делаю. И свои книги в келье держу, и с язычниками сельскими не могу поладить, и через стену прыгаю.
– Книги я разрешил тебе держать.
– Знаю, отче, а все равно соблазн это – свое иметь. У других вон даже если лоскут какой или кусок хлеба в келье увидишь, в огонь бросаешь. Мне же отчего такое послабление?
– Вот как прочтешь все те книги, что в келье у тебя хранятся, тогда и поймешь, – сказал Феодосий с улыбкой. – Что ж вирник?
Вирник, едва прискакав, первым делом огласил вирный покон и потребовал собрать на семь дней семь ведер солоду, барана либо половину говяжьей туши, два круга сыру и четырнадцать курей. Да хлеба и каши на троих вдосталь, сколько у них чрево возьмет. После того вирник пошел по селу, оглядел растущие из земли небеленые избы, мазанные глиной, с соломенными кровлями. Особо смотрел на баб и девок – с прищуром. Уж потом приступил к делу: побывал на священной елани, зажав нос, со всех сторон обошел покойников и многозначительно рек: «Угу!» Потом спросил о личностях мертвецов. Поскольку об этом никто в селе сказать не мог, вирнику пришлось ограничиться еще одним «угу!», которое уже точно ничего хорошего не предвещало.
Вернувшись с елани, вирник велел посельскому тиуну Прокше собрать смердов на вечевом круге и там объявил, не слезая с коня:
– Головника, который злодеяние сотворил, ищите. А пока не нашли, собирайте дикую виру. Сорок гривен за каждую мертвую голову, итого восемьдесят.
Мятельник, безусый отрок, к тому же тянувший сопли, прилежно записал за ним на вощаницу. Потом, когда вернутся в Киев, перенесет все на прочную берёсту. Дружинный плащ-мятель он получил недавно и еще не научился носить его – чеканная застежка все время сползала с левого плеча наперед. Отроку это доставляло немало огорчения, ведь ловкое и красивое ношение мятля было пока что его главной обязанностью в дружине – покуда не заслужит гривну на шею. А записи – это дело десятое, считай, безделка. Писалом корябать – не мечом работать.
– Это ж сколько по весу? – почесали в затылках смерды.
– Четверть пуда серебра.
Селяне ахнули.
– Частями, на три лета, – уточнил вирник с явным сожалением. – И пока не получу первый сбор, не уеду, будете кормить, – пригрозил. – Сыщете убийцу, и если окажется не ваш, а чужак, вира с вас отменяется, выплаченное не возвращается.
– Где мы столько серебра достанем? – роптали смерды. – Обилья который год в житницах нету. Непогодь вон какая все лето, с голоду б зимой не околеть. Что ж ты, княж муж, разбой чинишь средь бела дня? Нету у нас в селе убивца, и покойники те не наши.
– А дуб ваш?
– Дуб наш.
– Колдун либо волхв в селе есть?
– Нету.
– Ну так благодарите своих деревянных богов, что покон русский за волхвование не судит, а только за смертоубийство. И за то еще благодарите, – подумав, добавил вирник, – что зарезаны не княжьи люди. По одеже видать, что не княжьи, а свои собственные. Не то бы полпуда у меня собирали.
Смерды