В тупике. Сестры. Викентий Вересаев

      Часть первая

      Жил старик со своею старухой

      У самого синего моря…

      В бурю белогривые волны подкатывались почти под самую террасу белого домика с черепичною крышею и зелеными ставнями. В домике жил на покое, с женою и дочерью, старый врач-земец Иван Ильич Сартанов, постоянный участник пироговских съездов. Врачам русским хорошо была знакома его высокая, худая фигура в косоворотке под пиджаком, с седыми волосами до плеч и некурчавящеюся бородою, как он бочком пробирался на съезде к кафедре, читал статистику смертных казней и в заключение вносил проект резкой резолюции, как с места вскакивал полицейский пристав и закрывал собрание, не дав ему дочитать до конца. Во время войны он стал было подводить на съезде статистику убитых и раненных на фронте, обронил слово «бойня» – и очутился в Бутырках1. Год назад, уже при советской власти, он выступил в обществе врачей своей губернии с безоглядною, как всегда, речью против большевистских расстрелов. Чрезвычайка2 его арестовала и отправила в Москву с двумя спекулянтами и черносотенцем-генералом. По дороге Иван Ильич вспомнил молодость, как два раза бегал из сибирской ссылки, ночью на тихом ходу соскочил с поезда и скрылся. Друзья добыли ему фальшивый паспорт, и он, с большими приключениями, перебрался в Крым3.

      Бешено дул февральский норд-ост, поэтому Иван Ильич рубил дрова в сарае. Суетливо заглянула в сарай Анна Ивановна, с корзинкой в руке.

      – Иван Ильич, я иду в потребилку, а Катя4 стирает белье. Брось рубить, пойди, заправь борщ. Возьми на полке ложку муки, размешай в полстакане воды, – холодной только, не горячей! – потом влей в борщ, дай раз вскипеть и поставь в духовку. Понял? Через полчаса будем обедать, как только ворочусь.

      Она беспокойно заглянула в истомленное его лицо и поспешно пошла к калитке.

      Иван Ильич направился в кухню, долго копался на полке в мешочках, размешал муку и поставил борщ на плиту. Вошла Катя с большим тазом выполосканного в море белья. Засученные по локоть тонкие девические руки были красны от холода, глаза упоенно блестели.

      – Смотри, папа, как белье выстирала.

      Иван Ильич со страхом глядел на закипавшую кастрюлю.

      – Да-да! Очень хорошо… Погоди, как бы не убежало!..

      – Да не убежит. Посмотри! – Она развернула перед ним простыню. – Как снег под солнцем! Подумать можно, жавелевой водой стирано! Ну, теперь могу сказать, умею стирать. Скажи же, – правда, хорошо?

      – Ну, хорошо, конечно!

      – Я нашла секрет, как стирать. И как мало мыла берет!

      – Охота класть на это столько сил. Побелее, посерее, – не все равно!

      – Ну уж нет! Делать, так по-настоящему делать… Как снег у нас на горах! Ах, как интересно!.. Ну-у, как ты мало восхищаешься!

      – Погоди! Закипело!

      Он озабоченно снял кастрюлю с плиты и поставил в духовку. Катя с одушевлением говорила:

      – Я тебе объясню, в чем дело. Совсем не нужно сразу стирать. Сначала нужно положить белье в холодную воду, чтобы вся засохшая грязь отмокла. Потом отжать, промылить хорошенько, налить водой и поставить кипеть…

      – Ну, матушка, я этого не пойму… Нужно идти дрова рубить.

      – И все, больше ничего! Немножко только протереть… Ужасно интересно! Пойду вешать.

      Иван Ильич побрел в сарай, опять взялся за дрова. Движения его были неуверенные, размах руки слабый. Расколет полено-другое, – и в изнеможении опустит топор, и тяжело дышит, полуоткрыв беззубый рот.

      Донесся крик Кати:

      – Папа, обедать! Мама пришла.

      Иван Ильич взвалил на плечи вязанку дров и с бодрым видом вошел в кухню. Анна Ивановна сидела на табуретке с бессильно свисшими плечами, но при входе Ивана Ильича выпрямилась. Он свалил дрова в угол.

      – Ну что, достала керосину?

      – Нету в потребилке. Даром только прошлась. И муки нету.

      Катя поставила на стол борщ. Анна Ивановна подняла крышку, заглянула в кастрюлю и обомлела.

      – Чего ты туда насыпал?

      Иван Ильич обеспокоенно ответил:

      – Как чего? Муки,