Европейские мины и контрмины. Грегор Самаров
влияние имеют на него великие либеральные и цивилизаторские идеи; мне кажется, я даже почти уверена, что сердце его расположено больше к тем людям, которые хотят вести империю к великому парламентарному апофеозу. Но оставим это, я переступила установленные мною границы; кроме того, коснулась тягостного предмета, потому что при всех этих прениях непременно касаешься вас! Итак, мой дорогой министр, – продолжила она с очаровательной улыбкой, – забудьте, что мы говорили о политике, сочтите все мои слова за тоскливые излиянья женского сердца, которые не должны вводить в заблуждение такой сильный ум, как ваш, издавна привыкший обозревать политику и руководить ею. Я ненавижу грозную войну и потому говорю и противодействую ей сколько хватает сил; вы смотрите на нее иначе: император рассудит, и звезда Франции дарует счастливое окончание.
И государыня улыбнулась с таким видом, который ясно говорил, что разговор окончен.
– Видели вы, – спросила императрица, показывая обе палочки, – как теперь решают добрые парижане «римский вопрос»? Этой игрушке дали название «question romaine» – все дело в том…
– Прошу вас, – прервал ее министр, не обращая внимания на головоломку, прошу не придавать моим словам такого значения, как будто я хочу побудить императора к войне из-за люксембургского вопроса. Война – последнее и крайнее средство, и если Франция должна из самоуважения действовать твердо, то это еще не значит, что следует доводить вопрос до кровавого столкновения. Ваше величество может быть уверено…
– Прошу вас, оставим это, – сказала императрица, – вам не следует подчинять своих мнений моим, может быть, нелепым опасениям. Пожалуйста, забудьте все это! Вот, – сказала она, нетерпеливо бросив палочки на стол, – не могу никак решить этот «римский вопрос». Никак, никак, никак! – вскричала она, смотря с тонкой улыбкой на взволнованное лицо государственного министра.
– Ваше величество может быть уверено, – сказал Руэр, вставая, – что при малейшей возможности мирно разрешить вопрос я употреблю все силы на то, чтобы поддержать ваше столь естественное и благородное желание и сохранить внешний мир.
– Внешний мир, – сказала Евгения с прелестной улыбкой, – это означает устойчивое внутреннее устройство. Итак, мы союзники, но еще раз прошу вас действовать по своему, а не по моему убеждению…
– Вашему величеству угодно было назвать меня своим союзником, – отвечал министр, – и я надеюсь, что моя высокая союзница поможет мне против внутренних врагов, которые хотят разрушить самые крепкие и сильные основания империи.
– Если ветки оливы осеняют Европу, – сказала императрица с тонкою улыбкой, – то нам не нужен Оливье в садах Франции!
И, встав, она с улыбкой протянула руку министру; последний поцеловал ее и с глубоким поклоном вышел из салона.
Императрица посмотрела, улыбаясь, ему вслед.
– Одних манят надеждами, – прошептала она, – других покоряют страхом. Этому нечего