.

      Опять звезда печальная упала —

      Я в полночи над городом летел,

      О, как прорваться в небо я хотел! —

      Но сила страсти в бездну увлекала.

      А мир внизу любовью задыхался —

      Взглянул, не удержался – дёрнул бес —

      Опять на эту удочку попался

      И в чью-то матку грохнулся с небес!

      Упал наотмашь, парочка на пике

      Любовной страсти, я – такую мать! —

      Весь ошалел в священном этом крике,

      Пытался даже ангелов позвать!

      Её потом он часто домогался,

      Ночами спать спокойно не давал,

      Я поначалу дрейфил и стеснялся,

      Потом о мести неминуемой мечтал.

      Кричал как заяц – больно было уху —

      Вот вылезу и трахну кирпичом!

      А ангелы мне шили групповуху,

      Но я-то был как будто не причём?!

      Скользнув по сердцу взглядом оловянным,

      Он вновь в тенётах матрицы исчез,

      А я в полубезумье окаянном

      В мир грешый сквозь влагалище пролез!

      Средь этих окровавленных платенец

      Святого Чуда, право, не найти,

      Лежал я, не-божественный младенец,

      И грудь? сосал у млечного пути.

      Был смертный грех за счастье жизни плата,

      Уже в пелёнках я «пошёл на вы»,

      И в белых, но затасканных халатах

      Несли свои дары ко мне волхвы.

      Был первый дар – слепая жажда власти,

      Был дар второй – себя за бога мнить,

      Зашили лаз и наложили пластырь

      Да сели рядом водку жадно пить.

      А я глядел… Проход был, видно, узкий,

      Что помогло о небе мне забыть,

      И сразу пить учился без закуски,

      И раньше ненавидеть, чем любить.

      Был третий дар пропитан смертным ядом,

      И я глазами «мать твою» искал,

      Волхвы курили свой вонючий ладан,

      Один из банки спирт уже лакал.

      Ещё шептали ангелы про нежность,

      Но в голову входил коварный хмель,

      И видел я лишь бритую промежность

      И чёрный нескончаемый тоннель…

      Вот венский стул мой летает по комнате в Венском

      Вальсе со страусом-птицею в ритме Вселенском…

      Да уж не снится ли это всё мне? – Кот Морсилий

      Кинул мышей и танцует без всяких усилий

      Вкруг Таннен-Баум – последней оставшейся Ёлки,

      Вслед за своим очумевшим хвостом, да без толку —

      Так и не вспомнить ему эту точную дату

      Лет временных, как бродил он, матёрый, когда-то

      По цепи кругом, то влево склоняясь, то вправо,

      Так возомнил себе, будто имеет он право,

      Да не заметил, как в двойственность вляпался быстро,

      Стал знаменитым на весь белый свет уклонистом

      Вправо – как выжрет в натуре флакон политуры,

      Влево – в дупло до какой-нибудь белочки-дуры

      Или русалки – у этой дуплище поболе —

      Век не увидеть за это усатому воли!

      Больше косил, старый блудень, конечно, налево

      Да засекал так походу тропинки у древа —

      Все тупики, закоулки, местечки глухие,

      И подбивал урганов на делишки лихие.

      Выгреб ведь всё золотишко из Лукоморской

      Каторги и умыкнул он его так неброско

      Вместе с подельницей Белкою-Золоторучкой

      Да прихватил кандалы золотые и кучку

      Чудо-орешков – рубины, смарагд-изумруды —

      Выскреб так весь Watrmark подчистую, паскуда!

      Он на цепи двадцать лет ведь кормился от пуза,

      После побега не стала цепочка обузой —

      Двадцать годов он кормился потом ещё цепью,

      Только не ведал, не знал, что кармил-то при этом

      Он лишь Хозяйку-Ягу – ведьму старую Карму,

      И заслужил от неё лукоморскую кару —

      Так вот теперь полуспящую чернь развлекает,

      Громко от зрелища стульев парящих икает,

      Старый, хромой, полудохлый котяра Морсилий,

      Ёлку к тому же давно