День цветов. Ирина Арсентьева
стены с облезлой штукатуркой, снующие туда-сюда мужчины, поглядывающие на окна в надежде, что одно из них откроется, вывеска над главным входом «Дети – цветы жизни» и маленькая неухоженная клумба с анютиными глазками, которые вот уже несколько десятилетий росли сами по себе, – все это составляло неотъемлемые атрибуты родильного дома. «Странно», – возмущенно подумала Любовь Петровна. – «Почему у нашей администрации никогда не хватает средств на ремонт самых значимых зданий. Здесь рожала моя мать, и я рожала, теперь вот моя Наташка рожает». Она как будто вдруг вспомнила, зачем она здесь сидит, несколько раз приподнялась, поправляя юбку и, уместившись на скамейке поудобнее, вновь приняла неподвижную позу.
«Дети – цветы жизни», – взгляд ее тревожно пробежал по знакомой вывеске и остановился на клумбе с анютиными глазками. «Цветы жизни», – прошептала она чуть слышно, и лицо ее вдруг залила багровая краска хронического гипертоника. Однажды она уже видела такие глаза, удивленно-преданные и растерянные. Она задохнулась от этой, неожиданно посетившей ее мысли, и краснота разом сошла с лица, превратившись в мертвенную бледность. Любовь Петровна нащупала застежку на сумке и попыталась открыть ее, но у нее ничего не получилось – руки тряслись, пальцы не слушались и не могли сделать привычных движений.
– Любаша, что случилось? – мужчина, не по годам подтянутый, легко и быстро проследовал к скамейке по асфальтовой дорожке, ведущей от главного входа, и тронул жену за плечо.
Любовь Петровна перестала различать окружающее; глаза ее наполнились чем-то непонятным и пугающим. Что это было? Горечь утраты, отчаяние, страх? Муж не мог ответить на этот вопрос.
– Все хорошо, Люба! Наташка в предродовой палате. Сказали, что еще рано и велели ждать, – обнадеживающе-спокойный голос мужа был последней каплей, которая заставила чувства Любовь Петровны вылиться через край.
Она прижалась к мужу всем телом и зарыдала громко, почти истерически всхлипывая. Петр Петрович молча гладил ее по вздрагивающей спине и пытался понять причину столь несвойственного жене поведения. Она всегда казалась ему непробиваемой невзгодами и устойчивой к жизненным неурядицам. Вместе они пережили и безработицу в годы перестройки, и тяжелую продолжительную болезнь его матери. Люба сама училась заочно и помогла ему закончить инженерный факультет. Своими руками по кирпичику они отстроили дом. Здесь выросла их любимица – единственная дочь Наташа, которую сегодня утром они привезли на роды.
Первое, что всплыло перед глазами Любови Петровны, была предродовая палата с крашеными стенами и железной кроватью.
– Девонька, что же ты так кричишь? Нельзя так. Ребеночку твоему и без твоих воплей тяжело. Ведь ему там дышать совсем нечем, – старая санитарка тетя Настя, протирая подоконник тряпкой с устойчивым запахом хлорки, по праву всезнающей в вопросах родовспоможения обратилась