.
себе пристальный, напряжённый взор Отрубленной Руки – будто в скулу заколотили гвоздь.
– Теперь будем резать русских свиней. Аллахом клянусь! Они проклянут тот день, когда покинули чрево матери.
– Что потом? – в мрачных глазах Месело будто отразился всполох грядущих боёв.
– Что ждёт всех мюридов. – Магомед усмехнулся и вдруг щёлкнул зубами, как волк. – Рай с персиковыми садами…и прекрасными девами.
– Хо! Но прежде смерть от рук палача.
– Иншалла! И пусть он не медлит. Смерть быстрая, а мука долгая. Едем!
* * *
Хай, хай… Мариам со времени девичества тайно заглядывалась на Гобзало, но пугалась его смелого, сильного взгляда.
Волла-ги! Высокий, бритоголовый, с закинутыми за спину концами башлыка, обвешанный оружием, с большим длинноствольным револьвером за поясом, когда он входил в дом, то заполнял его своим сердитым громким голосом. Дочки и Мариам боялись его и любили одновременно.
Так было и теперь.
– Мариам! – он окликнул жену.
Она вздрогнула от неожиданности, крепче прижимая к груди сына.
Гобзало быстро прошёл и поставил на пол что-то объёмное, накрытое парчовым покрывалом.
– Это подарок Танка, чтоб он помнил свой день, когда появился на свет! И маленькие дети видят большие сны.
Расправляя плечи, он откинул мерцавшую золотой нитью бахромчатую накидку. У коленей жены мягко качнулась туда-сюда нарядно украшенная люлька¹, на дне которой лежал старой, доброй ковки кинжал.
Гобзало вынул из колыбели клинок в узорных серебряных ножнах. И держа его на свету, жадно оглядел чернёное серебро, перламутровые инкрустации, арабские витиеватые надписи, среди которых сияли вкрапленные сердолики, яшмы и ониксы. Восхищённо цокнув зубом, вытянул на половину лезвие, на котором зажглась голубая слепящая молния, по дну которой, на острейшей стали тоже струилась арабская вязь.
– Э-э, знаешь, что тут написано? – Он с мужским превосходством, сверху вниз, посмотрел на жену, снова цокнул языком, и сосредоточенно-серьёзно, вполголоса, с какой-то особой торжественностью изрёк:
– «У отца была рука, в которой я не дрожал. Будет ли у тебя такая?» Уо! Хорошо сказано, клянусь Небом. Этот кинжал мой дед когда-то положил в люльку моему отцу. Отец мне. И вот теперь я – сыну. Волла-ги! – Он с лёгким звяком вогнал клинок обратно в узорные ножны.– Верю, что и в руке Танка он не дрогнет. Иншалла. – Гобзало подвесил кинжал в изголовье люльки, а под густое баранье руно, что заменяло подстилку, уложил два отрезанных им волчьих уха и широкое бело-крапчатое с чёрной отметиной на конце перо из хвоста беркута. – А это тебе, родная. Помнишь? Я говорил: женщина, подарившая нашему роду сына, заслуживает высших похвал и дорогих подарков. Ну-ка дай свою ладонь.
Она с молчаливой покорностью протянула руку, и на её запястье защёлкнулся массивный двустворчатый браслет. Покрытый зернью, украшенный чеканными выпуклыми шишечками и бирюзой он был необычайно красив, и право, мог бы украсить руку любой грузинской княжны.
– Будь богата и счастлива! –