Волоколамское шоссе. Александр Бек
кто-то передвигает вязнущие ноги. Опять идут двое-трое. Подмога радует, но… Но, черт побери, как они плохо идут! Не чувствуется жесткой выучки, которую нам задал Панфилов: у нас так не растягивались, не отставали.
Лысанка пугливо прянула. Фонарик осветил засевшую по ступицы повозку, павшую лошадь, понуро мокнущего ездового.
Минуту спустя в стороне огоньки цигарок. Несколько бойцов легли на обочине, курят: устало-ноющее тело равнодушно к сырости.
И отовсюду ко мне только один вопрос: далеко ли Сипуново?
Я ехал туда же. Близ села Сипуново, в лесу, был расположен командный пункт смежного с нами батальона.
Добравшись, я по мокрым ступенькам спустился в подземелье командного пункта.
– А, товарищ Момыш-Улы, пожалуйте-ка…
Это был знакомый хрипловатый голос.
Я увидел генерала Ивана Васильевича Панфилова.
Он сидел у железной печки, переобуваясь. Один сапог был снят, небольшая смуглая нога протянута к накаленной жести. Неподалеку сидел адъютант Панфилова – молоденький румяный лейтенант. В другом углу – незнакомый мне капитан.
Вытянувшись, я доложил о прибытии. Панфилов достал часы, взглянул.
– Раздевайтесь. Садитесь к огоньку.
Привстав, он разостлал портянку, сыроватую с одного конца, поставил ступню на сухой край холста и быстро, умело, по-солдатски, навернул без складочки. Затем обулся.
Потемневшая на дожде шинель со скромными, защитного цвета звездами сушилась у огня. Видимо, принимая прибывшую часть, Панфилов ходил на рубеж, много времени провел под дождем и, быть может, не спал всю ночь. Однако в морщинистом пятидесятилетнем лице, очень смуглом, с черными подстриженными усиками, не проглядывала угрюмость утомления.
– Вам, товарищ Момыш-Улы, слышно было, как мы сегодня-то? – прищурившись, с улыбкой спросил он.
Трудно передать, как приятен был мне в тот момент его спокойный, приветливый голос, его лукавый прищур. Я вдруг почувствовал себя не одиноким, не оставленным с глазу на глаз с врагом, который знает что-то такое, какую-то тайну войны, неведомую мне – человеку, никогда не испытавшему боя. Подумалось: ее, эту тайну, знает и наш генерал – солдат прошлой мировой войны, а затем, после революции, командир батальона, полка, дивизии.
Панфилов продолжал:
– Отбили… Фу-у-у… – Он шутливо отдышался. – Боялся. Только никому, товарищ Момыш-Улы, не говорите. Танки ведь прорвались… Вот и он, – Панфилов показал на адъютанта, – был со мною там, кое-что видел. А ну, скажи: как встретили?
Вскочив, адъютант радостно сказал:
– Грудью встретили, товарищ генерал.
Странные, крутого излома, черные панфиловские брови недовольно вскинулись.
– Грудью? – переспросил он. – Нет, сударь, грудь легко проткнуть всякой острой вещью, а не только пулей. Эка сказанул: грудью. Вот доверь такому чудаку в военной форме роту, он и поведет ее грудью на танки. Не грудью, а огнем! Пушками встретили! Не видел, что ли?
Адъютант поспешил согласиться. Но Панфилов еще раз едко повторил:
– Грудью…