Бубыри (сборник). В. Г. Бабенко
– переодеваться.
Трактор натужно взревел, из выхлопной трубы повалил черный дым, и туша кита, медленно раздвигая гравий, поползла на берег.
– Хороший кит, – одобрительно сказал сидевший рядом со мной зритель, – тонн на тридцать.
Заработала мотопомпа, и с кита из брандспойта смыли прилипший песок.
А потом началась разделка зверя, о которой я знал только по роману Мелвилла о белом кашалоте.
Чукчи, вооружившись фленширными ножами, похожими на клюшки для хоккея с мячом (древко было почти в рост человека, а лезвие круто изогнуто, как йеменский кинжал), разрезали серую кожу кита на полуметровые квадраты. С кожей отходил и толстый слой белоснежного сала. Порции сала и мясо крючьями грузили на тележку и отвозили к будочке – пункту раздачи.
Через час кит был полностью разобран и роздан, а из черепа китобои топорами вырубали китовый ус.
«Наверное, на сувениры», – подумал я.
Но, как выяснилось позже, ошибался.
Население, получив свою долю мяса, расходилось по жилищам. По дороге домой я обогнал несколько человек. Двое из них сгибались под тяжестью рюкзаков, а третий тянул за собой то самое транспортное средство, которое я приметил утром, – большое, доверху груженное китятиной цинковое корыто, прикрепленное к детской коляске.
Мимо прошла стайка ребятишек. Каждый из них держал, как эскимо, лакомство: вырубленный заботливыми родителями из челюсти зверя кусок китового уса, и с удовольствием обгладывал сырой хрящ.
В поселке по-прежнему чувствовалось праздничное настроение, а из всех окон доносился запах жарящегося мяса.
Дома Анатолий достал из холодильника кусок серой китовой кожи, нарезал ее на мелкие кубики, посолил и протянул мне.
– Угощайся. Чукотский деликатес. Лучше китового уса. Я тебе специально оставил. Кстати, собирайся. Завтра с утра будет вездеход.
Я попробовал китовую кожу. Соленая резина. Наверное, я чего-то не понимал в деликатесах.
Утром вездехода не было. Он прибыл далеко за полдень. В поселок с реликтовым названием Красная Яранга ехала бригада оленеводов, и Анатолий устроил меня в этот тундровый «рейсовый автобус», который ходил раз в полмесяца, отвозя в Ярангу очередную смену и забирая в Мечигмен отработавшую.
Я погрузил внутрь свои вещи. Там сидело четверо чукчей, и стоял огромный деревянный ящик с благоухающим нерпичьим жиром. Как мне пояснили, этот продукт использовался не только для еды, но и для светильников – с развалом Союза из яранг исчезли и керосиновые, и электрические лампы. Мне не захотелось сидеть внутри вездехода. Я, основательно утеплившись, забрался наверх, и мы поехали.
Поездка на вездеходе по тундре больше напоминала путешествие на корабле: настолько плавный, укачивающий ход был у тяжелой машины, что чувство воды и глагол «плывем», доминировали над чувством земли и глаголом «едем».
На крыше вездехода было тепло, так как светило солнце и ветер был попутный. Снега на далеких сопках манили