Мой друг – Тишина. Игорь Анатольевич Сотников
Качнулась в ответ Комаша, заставив Тишину закончить осмотр Ростика и перевести свой взгляд на Мару, чей независимый и неприступный вид, говорил, что, пожалуй, к ней нужен особенный подход, где она в любом случае останется при своём мнении и виде. Что, в общем-то, для всех кроме Ростика не ново, и Тишина, прежде чем перейти к самой важной части представления, то есть к себе, лишь только резюмировал (и то для Ростика) эту данность Мары.
– Ну, а нашу Мару, как ни старайся, ни с кем не перепутаешь. Она имеет свою, с любого места и точки заметишь, и что главное, печенками осознаешь эту её приметливость, которая всегда заставляет нас глубоко задуматься и поговорить о ней. Что и говорить, умеет она разговорить всякого встретившего с ней лицом к лицу человека, даже несмотря на его крайнюю необщительность. – Тишина, воздав Маре должное, вновь посмотрел на Комашу и, переменив или лучше сказать, поигравшись со своим лицом, которое несколько раз от грусти до радости посменялось в своём выражении, заговорил о себе:
– Ну что ж, настал мой черёд. Посмотрим, что ты мне приготовила.
После чего Тишина, руками театрально прикрывает свои глаза и, подойдя к зеркалу, останавливается, где после небольшой паузы, выдержав себя в нетерпении, открывает глаза.
– Хм. – Первой реакцией на свой вид, конечно, было это звуковое сопровождение Тишиной своего очень приметливого прищура.
– Я уловил твою мысль. – Посмотрев в отражении зеркала на Комашу, сказал Тишина. – Это то самое лицо, которое все неуловимо как бы знают, но в тоже время и не знают. Но при этом у всех присутствует внутренняя убежденность в том, что это лицо очень важное и скорей всего, принадлежит, как минимум, кукловоду продюсерского звания. Я верно говорю. – Нахмурив брови, Тишина грозно посмотрел на своих спутников. И если эта его грозность, у Комаши и Мары, да и в общем, и Точа, вызвала улыбку на лице, то Ростика накрыло непреодолимое ощущение того, что он где-то (не иначе в новостях), это лицо уже видел.
И если внешний вид Комаши, из-за присутствующей в ней иллюзорности, накрывшей всякое понимание Ростика, не поддавался чёткому, как словесному оформлению, так форменному очертанию, а вездесущая Мара, со своим эзотерическим обращением к своей видимости, скорей виделась душой и сердцем Ростика, нежели глазами, то Тишина, определенно приобрел относительную физику тела. Хотя физика его тела была так себе (видимо их не свойственность обращения с этой материальностью даёт знать) и где посмотришь на него, только, что и сможешь сделать, как плюнув даже на чистый пол, с горечью заявить:
– Продюсер, твою мать.
После чего следует его так называемая акклиматизация под сводами этой новой внешности, чьи возможности, – надуванием щёк, показыванием языка и даже шевелением ушами, – не отходя от зеркала, и опробывает на себе Тишина. Ну, а когда лицевые мышцы полностью разработаны и Тишина понял, где, как и что на его лице находится, то вслед за этим, своя очередь доходит до всех остальных частей тела. И они, не оставшись в стороне, под