Уходить будем небом. Татьяна Свичкарь
и хоть уши зажимай, так кто тут спрашивается, умеет ругаться, – Что ничего с этого почти не заработает. Вот чуял я, что врёт, падла сивая…
Теперь Саньке приходилось сопровождать хозяина, подобно комнатной собачонке. И сидеть в тех компаниях, где был он. И засиживаться вместе с ним до глубокой ночи, слушая разговоры этих, совершенно неинтересных ей людей. Хотя она уже клевала носом, и засыпала на обратном пути, на заднем сиденье его роскошного автомобиля.
– Что ты её всюду за собой таскаешь? – спрашивали хозяина знакомые.
Он улыбался:
– Мой талисман.
От него отступались. Эти бизнесмены, выросшие из бандитов, люди суеверные. У кого чёрная кошка, у кого серебряный крест на полбрюха, у кого девчонка-малолетка за спиной.
Когда Саньке исполнилось пятнадцать лет, он подарил ей бриллианты – кольцо с большим камнем и тяжёлые серьги. Звал её теперь: «Талисманчик мой». И в том же году насильно сделал своей любовницей. Как-то кончились его красивые, как с картинки девки, периодически возникавшие в особняке-дворце и задерживавшиеся там на месяц-два. Юная чистая Санька влекла его больше. Только он никак не мог понять, почему она не получает наслаждения от процесса, не кокетничает, не просит его о подарках, а часто теперь плачет и старается избегать его, когда только возможно. Дура! Ведь он хочет всегда держать её при себе, сколько всего он ей ещё подарит, он осыплет её драгоценностями. Он мир объедет с ней вместе. И будет так забавно слушать, как она станет рассказывать ему, что думают эти люди, которые едут с ними на круизном лайнере, и те люди которые встречаются им в портах, в заморских городах.
…В тот день он был пьян, иногда хотелось напиться так – в стельку. Но в стельку не получилось – он был не блаженно расслаблен, он находился в той стадии, когда бил и крушил… И с Санькой ему хотелось обойтись в эту ночь жёстко, скомкать её в руках, так, чтобы дыхание у неё перехватило. Она, видимо, почувствовала это и шарахнулась от него, забилась в дальний угол спальни. И ему снесло крышу. Он таскал её за волосы, и бил… часто промахиваясь пьяным кулаком, но бил – и всё ему казалось, что он бьёт слабо. И он еще ногой поддавал ей, лежавшей на полу, скорчившейся…
Она не плакала, и не кричала, но если бы он мог слышать другого человека так, как умела слышать она, он бы чувствовал искрящееся чувство ненависти, которое шло от неё, ненависти, которая была больше, чем слова…
Он оторвался от избиения шестнадцатилетней девочки как от тяжёлой работы. Майка на спине взмокла. И он почувствовал, что наконец-то может уснуть. За то он был Саньке едва ли не благодарен.
– Уф-ф… – сказал он с наслаждением и рухнул на огромную кровать лицом вниз, раскинув руки.
Санька ещё лежала. Всё тело ныло и жгло, во рту была кровь от закушенной губы. Она приподнялась на дрожащих руках, потом смогла встать на колени, и с тихим стоном, который никак уже сдержать не получалось, она поднялась. Синяки ещё не проступили хорошенько. Они лишь обозначились плотными голубыми пятнами, до которых