Силонебие. Vysheslav Filevsky
в Зал заседаний. Пятым усадили. Там прямоугольный стол. В меньших краях по девять стульев. В бóльших – кажется, по пятнадцати. Посреди прямоугольника тумба с цветами. Всё белое, и пол неприятно блестит.
Лампочек-то, лампочек!.. Четыре огромных люстры да шестнадцать помельче… Помню, в начале девяностых в деревне жил. С картошки на воду. Была всего одна лампочка. Десять рублей в месяц набегало. А эта ж сволота сколько жжёт, а? – Подумать страшно. Одну бы киловаттную над тумбой, пониже только. Да каждому местный светильник. Было б довольно. Вы ж ненавидите советскую власть. Она была плюс электрификация. Значит, у вас должен быть минус. Жирным бы вас минусом по бóшкам. Разговор-то об чём?..
Все стулья заняты. Мужики в чёрном. Одна баба в красном. Коммунистка, наверное. Ещё две других. Одна молодая. Подсадили, видать. Круглый мужик, что ко мне в Бразилию приезжал – напротив. – Главный. Он встал и прочистил глотку. Осы стихли.
– Отечество в опасности, – начал Круглый. – Народ страдает… —
Я понимал, ему насрать на народ. Но, видать, за жопу сильно прихватило. Яйца самые прищемило, коли меня с другой стороны Земли прилетели сюда… Народ, видишь ли, у него страдает. —
Сложилась революционная си… —
Я поднял руку. —
– Уважаемый, коли уж привезли меня да делали вид, что челом били, то давайте по-русски. —
Он заткнулся и вылупился. Прочие тоже лупатыми стали. —
– Взрывное обстояние, – поправил я Круглого.
– Именно, – согласился он. – Мы править не можем. Бросить нажитое жалко. А народ? Жить им уже невмоготу. Хуже бешеных собак стали. Ограбят да спустят. Толку не будет. Все знают. Только побезобразничать да душу отвести.
– Верно, – согласился я. – Нашему человеку главное справедливость. А справедливо – отнять и разделить. —
Собравшиеся загудели и громко заёрзали. —
– Не поняли. Был царь – убили: плохой. Был Ленин, делил – обосрали…
Женщины зашипели. —
Ничего, – продолжал я. – Черномырдина терпели – и меня переживёте. Потому как в России главное – Мать Земля сырая. И правда поэтому тут матерная. Грубая, жёсткая, то есть. Иначе ни вы, ни народ не поймёте. Вам говно в нос – как нашатырь для потерявшего сознание. —
Бабы затихли. А прочие глядели на меня изучающе, насторожённо, но с интересом. —
Ильича так обгадили, – лепил я своё, – что уж не отмыть память о нём во веки веков, я думаю. Да будет так.
– Не без этого, – покачав головой, согласился Круглый.
– Диктатура была – не понравилось. Перестроились. Свобода жулья – тоже плохо. Что остаётся? —
Собравшиеся безмолвствовали. —
Россия для русских? – Ерунда. Русские – умирающий народ. —
Общее негодование. —
Бля-я-я.ь! – заорал я. Призвали – слушайте: правду говорю. Имею право: я – русский, поняли?! – И повёл головой вокруг, пытаясь определить, сколько