Оседлавший тигра. Александр Войнов

      После того, как в Чандаре была открыла заброшенная мечеть и в ней появился мулла, оба селения объединились в один кишлак под названием Чандара-Баташ.

      Почти все мужчины кишлака добывали себе хлеб насущный сбором и контрабандой опия-сырца, получаемого из дикого мака, в изобилии растущего на склонах сопок.

      В начале мая под знойным афганским солнцем сопки покрывались кроваво-красным маковым цветом. В конце июня, вместо опавших алых лепестков появлялась буро-зеленая маковая коробочка, насыщенная белым опийным молоком.

      Сборщик опия делал на коробочке горизонтальный надрез, из которого стекал опийный сок. Под воздействием солнечных лучей сок сгущался и становился бледно-коричневым. Оставалось ножом собрать затвердевшую массу. Одна и та же коробочка надрезалась несколько раз, а в конце сезона вместе со стеблем шла на кукнар (опийный отвар маковой соломки).

      За день каждый сборщик мог собрать до пятидесяти граммов опия-сырца. Их никто не контролировал и не ограничивал, в кишлаке официальной власти не существовало. Ближайшее улусольство находилось в Рустаке.

      Мулла Яман на торговлю опиумом закрывал глаза, хотя Коран категорически запрещал употребление наркотиков.

      Школы в кишлаке не было, мулла Яман стал собирать детей в мечети и учить грамоте.

      Все мужское население, способное к сопротивлению, время от времени, воевало на стороне многочисленных полевых командиров.

      Сейчас, когда жизненная дорога завела Акбара в глухой тупик, из которого почти не существовало выхода, он часто вспоминал дремлющий под ласковыми лучами весеннего солнца кишлак, где прошло его детство.

      Дом, в котором жила их семья, был окружен садом и прятался в глубине двора, отгороженного от пыльной улицы высоким дувалом. Узкая кривая улица, бравшая свое начало у базарной площади, незаметно переходила в ухабистую дорогу, ведущую в Рустак, до которого было километров семьдесят.

      Сюда, в предгорье, весна приходила позднее, как будто и ей было трудно подниматься по крутым извилистым дорогам.

      Каждое утро Акбар одевался в старый, подшитый отцовский халат, заходил на кухню к матери, клал в карман несколько лепешек и, взяв силки и клетку с индийской малиновкой, уходил ловить птиц.

      На краю селения, вдоль дороги, тянулась посадка акации и миндаля. От земли исходил запах цветущих садов.

      Здесь, в зарослях репейника, он расставлял силки, вешал на соседнем дереве клетку с малиновкой, которая своим пением созывала других птиц, рассыпал вокруг горсть семечек, крошил для приманки половину лепешки и, протянув тонкую бечевку к соседнему кусту, ждал, когда доверчивая добыча попадет в сеть.

      Сидя за кустом, Акбар наблюдал, как над фиолетовым полевым цветком вились две бабочки. Одна маленькая белая с черными прожилками, другая чуть крупнее, расцвеченная всеми цветами радуги. Оба мотылька, мешая друг другу, старались сесть на цветок, но теплый весенний ветер раскачивал тонкий стебелек и не давал им достигнуть цели.

      Наконец разноцветная бабочка вышла победительницей и спряталась в лепестках цветка. Другая, помахав на прощание крыльями, вынужденно полетела прочь. Разомлевшая на солнце, цветная бабочка наслаждалась покоем и запахом распустившегося цветка.

      Но идиллия была недолгой. Ее слету склевала прожорливая, проворная мухоловка.

      – Побеждает тот, кто сильнее. Но победа не всегда идет ему на пользу, – сказал себе Акбар.

      За день Акбар ловил несколько певчих птиц. Попавших в силки воробьев он выпускал на волю. На воскресном базаре, куда каждую неделю Акбар ходил продавать свою добычу, ценились только певчие птицы. Их охотно покупали чайханщики. В каждой чайхане висело несколько клеток, в которых на разные лады заливались крылатые пленники.

      Однажды Акбар увидел, что малиновка, долго жившая у него и служившая приманкой, не выдержала жизни в неволе и умерла. Он осторожно достал ее из клетки и закопал в углу сада под старым урюком.

      Возвратившись в дом, он открывал клетку за клеткой, вынимал очередную узницу, несколько мгновений держал в ладонях и, мысленно попросив у нее прошения, выпускал на свободу.