Дети декабря. Арал Сатыбалдин
такси. Мы проехали вверх по Жарокова, потом по Темирязева доехали до университетского городка. В кафе «Махаббат» было пусто. За барной стойкой дремал Рустам. Я взял водки.
– Наверное, только в баре бывает всегда так чисто и благородно, – сказал я, – что-то у вас пусто, нет клиентов?
– Понедельник – день тяжелый, – сказал Рустам, – скоро студенты получат стипендию и все здесь спустят за пару дней.
После пары рюмок водки я вышел из кафе. Было уже поздно. Я прошел мимо студенческих общежитий и гаражей. Потом остановил такси и поехал к себе в район «Тастака», где я снимал квартиру… Я проснулся среди ночи. Я встал и пошарил в карманах брюк: деньги были на месте. После водки меня развезло. Ох, не надо было пить ее после пива! Получилась горючая смесь. Впрочем, какое это теперь имеет значение? Всегда так. И какого черта Омар притащился в редакцию? Да еще и эта девушка с ним. Как же ее звали? И что она говорила? И что отвечал я? Не помню. Черт! Надо было уехать с Бакеном и встретить там Дашу. Дашу? А зачем? Действительно – зачем? Я начинал ревновать ее, когда долго не видел. Это всегда так. Я встал и открыл окно. На подоконнике стояла ваза с цветами. Я выкурил сигарету. Потом лег на кровать, поворочался и встал. Даша! Где она? С кем? И не все ли равно, с кем? Она сейчас не с тобой. Хорошо быть влюбленным в женщину, затащить ее в постель, а потом не видеть ее и думать, что она с кем-то другим. Так всегда. Она нравится другим, а кто нравится ей? Вот вопрос. С женщинами всегда так. Они – как другая планета. Я не сплю, думаю о ней. Думает ли она обо мне? Черт, как же меня развезло. Не надо было заезжать к сестре. И не надо было оставаться в Алма-Ате, а уехать на запад, к себе. Утешить родителей. Они и так поседели, пока я был в Афгане. Ездить бы с отцом косить сено и ловить карасей руками. Однако я не сделал ни того, ни другого. Черт, я же собирался ехать с Дашей на рыбалку, надо бы закупит блесны, подумал я, засыпая.
II
Потом я надолго потерял Омара из виду. Просматривая столичную прессу, я замечал его фамилию. Его цитировали, печатали фотографии. Жилищная проблема была его коньком. И на ней он сделал себе имя. Демократическая пресса его похваливала, партийная обходила молчанием. Однажды я заметил его в компании с активистами национального движения. Роль народного трибуна, очевидно, была ему по душе. Рупор здорового казахского национализма, Омар, нашел благодарную аудиторию в среде работяг-строителей. Иногда я думал о нем и той девице с копной рыжих волос. Однажды майским утром Омар появился в редакции. Я усадил его в единственное кресло, которым гордился наш отдел:
– Каким ветром занесло тебя в нашу скромную редакцию? Не женился на Майре?
– И не думал! – сказал он и закурил, – Есть тут пепельница? Сейчас вообще не до этого. Я однажды был женат, и поверь мне, ничего хорошего в этом не вижу. Развод – это самое лучшее, что придумало человечество. Сначала надо влюбиться, а так как я женился, с дури, – не пойдет.
– Ах, вот оно как! И что теперь? – спросила.
– Есть у нас в поликлинике отличная девушка, вот за нее не жалко отдать все сокровища мира. Я подкатывал к ней. Пока ни в какую.
– Ладно,