Кредо холопа. Сергей Александрович Арьков
Али вот еще комбикорм тоже вкусен.
– Завязывай со скотскими харчами! – прикрикнул Гриша. – У меня от твоего базара аппетит портится. Я тебя спрашиваю не о комбикорме, а о нормальной еде. Какую люди едят. Господа, то бишь.
– Господскую еду не можно снедать, – покачал головой Тит. – Помрешь. Господь так положил.
Затем Гриша попытался заговорить с Титом о бабах. Попытался осторожно, помня страшную гибель Степана. Начал, как водится, издалека, с тычинок, пестиков и бабочек. Тит стоял, слушал, хмурил пыльные брови и ничего не понимал. Затем Гриша переключился на кошек и собак. Намекнул на кочета, который два дня назад на их глазах догнал курицу и оприходовал.
– Так уж заведено, что все в природе это делают, – сказал Гриша. – Бабочки, собачки, куры. И люди. Это нормально.
– Грех, – не согласился Тит.
– Ладно, – не стал настаивать Гриша, – давай зайдем с другого конца. Вот представь, что тебя отпустили на волю, дали тебе землю, дом....
– Что ты! Что ты! – замахал руками Тит. – Господь с тобой! Да что ты такое говоришь?
– А что не так?
– Да как же на волю? А барин? Как без барина-то прожить? Без отца-то родного? Без благодетеля? Без заступника? Ведь пропаду без него. Как есть пропаду.
– Хорошо, проехали волю. Тогда вот как. Представь, что завтра тебя барин к себе вызывает, и говорит: хороший ты парень, Тит, работящий. Хочу тебя наградить. Сходи в женский барак, выбери себе любую бабу и пользуйся. Ну, хочешь сказать, что ты не пошел бы?
– Куда?
– По бабам.
– Нет! Да что ты! Ужель не православные? То грех великий. Святой старец Маврикий учил....
– Как же ты запарил уже своим Маврикием, – безнадежным голосом проронил Гриша. – Я ему о бабах, а он о старцах. Бабы, Тит. Понимаешь? Бабы! Сиськи, жопа, ноги… Баба, одним словом.
Тут Гриша понял, что его слова все-таки достигли цели. Хотя на словах Тит выражал свое негативное отношение к сексу, его организм говорил обратное. Штаны вонючего мужика уже трещали по швам под напором страсти. Гриша, глядя на главный калибр, пришедший в боевое положение, покатился со смеху. Зато Тит не стал смеяться. Опустив глаза, он неободрительно покачал головой, затем взял лопату, и, что было сил, ударил себя черенком по крайней плоти. При этом он еще успел строго сказать:
– Не балуй, окаянный!
После чего Тит закономерно свалился на землю, обхватил руками отбитое достоинство, и протяжно завыл.
– Ну ты и членовредитель, – смеясь, сказал Титу Гриша. – В следующий раз сам себя не бей. Меня попроси. Я с радостью тебе с ноги пробью по мохнатым шарикам.
На следующий день случилось происшествие, повеселившее Гришу еще больше. Холоп Илья, молодой и традиционно глупый, был пойман за греховным делом. Гриша и Тит (их как сработавшееся звено теперь ставили на все работы вместе) возили туда-сюда все ту же кучу навоза. День выдался жаркий, навозные мухи и лютые комары одолевали. Тит не обращал на них внимания,