Однокомнатное небо. Максимилиан Неаполитанский
и мастерскую. Поливал – давал жизнь – как цветам дают. Цветам: чтобы не увяли от солнца, без воды. Зданиям: чтобы не погибли без воды, от огня.
Огонь рос. Его языки – ещё больше, ещё страшнее – пытались захватить всё. Даже людей – зрителей, наблюдателей и – смотрителей. Марк был зрителем – смотрел на чужой закат. Хозяева горящего дома были наблюдателями – даже созерцателями, – наблюдали за исчезновением их быта: как на блюдце, видели своё горе. Смотрителем была ночь – постоянным смотрителем, охранником мира, – но в этот раз она проглядела, стала как человек. Невнимательным человеком стала. Огонь рос. Марк думал, что скоро он всё-таки перекинется на хлев и мастерскую, а оттуда – на их дом. Марк знал, что дом далеко – он множество раз бегал к нему с того места, где они сейчас все стояли, – знал, но представлял, как огонь, съев два небольших здания, увеличит силы и пойдёт по деревне. По деревне, к лесу, к городу – в мир. И случится мировой пожар. Марк спросил у взрослых, как долго они будут тут стоять. Ему ответили, что недолго. А дальше? Спать уже невозможно, рассвет близко, день будет странным – если ночью случился пожар, не бывает прохладного утра. Без прохладного утра – духота. Духота забирает силы. Без сил нет игр, и останется ждать только нового заката (или пожара?), чтобы вновь выдумать страх и побежать скорее к дому, и этому обрадоваться. Остальное – безрадостно после такого.
Марк решил: почему бы сейчас так не побежать. Придумать испуг – и до дома, изо всех сил. Закат есть, дом есть, бег – будет. Бегу – побегу – быть. Зачем смотреть на чужое горе? Зачем быть зрителем? Марка за руку уже никто не держал. Кто-то разговаривал, кто-то подбирал раскиданные вещи. Ребёнок стал взрослым – увидел пожар, смерть, – и про него все забыли. Смерть дома, но всё же… Не пострадали люди, но пострадали их быт, хозяйство – жизнь. Марк придумал страх и побежал. Очень быстро, по мокрой траве – к дому.
Пока он бежал, к нему пришли мысли, что и его дома уже нет, что погибли все дома. В поле было темно. Были самые тёмные минуты ночи. Ещё немного и – возможно – где-то у горизонта задрожит рассвет. Марк был не уверен. Ни в чём не уверен, кроме того, что за ним кто-то бежит. Догоняет его почти, и хочет вернуть, а затем – поглотить.
До дома было далеко. Марк бежал длинным, безопасным путём. Он иссяк у места, где начиналось большое поле. Иссяк – и пошёл шагом. Ручей бежит, потом идёт, потом иссыхает, уходит в землю. Природность чувствовалась во всём. Марк не смог оценить возможности, которая перед ним открылась, – он оказался один ночью в деревне. Это была новая сила. Страшная сила – сила от страха, от придуманного испуга, от которого он так бежал.
Марк быстро вошёл в дом. Никого не было. Даже замка – не было: всё открыто. Марк вернулся в свой дальний угол, разделся и вновь лёг. Уставший телом, взглядом, миром, ночью, людьми, руками, – уставший от, уставший до. До последней возможности человеческого удивления. Марк быстро уснул. Ему