Шумелка мышь. Взбалмошная, нежная, смешная. Андрей Юрьев
перекрестке, на пару секунд представил в голове карту коллектора (у пауков – превосходная зрительная память), еще раз проверил сумку на поясе и перебрался со стены на потолок туннеля, ведущего на юго-запад. Побежал вверх ногами, придерживая одной лапкой сумку и огибая то и дело появляющиеся на пути люки, через которые блестящими рапирами пробивались в удушливую темноту подземелья острые лучи света. В них плясали медленный хаотичный танец тысячи крохотных малышек-пылинок, и звон капель, тихий и громкий, быстрый и размеренный, служил им мрачным аккомпанементом. Наверху день набирал обороты. Если остановиться, можно услышать стук деревянных колес обитых железом по булыжной дороге, звон молочных бидонов на повозке, шум строительства моста через южный канал, и множество других звуков города. Можно даже представить запах горячего асфальта и цветов на клумбе. Там наверху светило солнце, кипела жизнь, а внизу липкой нугой тянулась вечная ночь. Но Хьюго находился с ней в абсолютной гармонии. Ему хотелось бежать сырыми тоннелями долго-долго, может и до конца жизни. Переставлять лапки, перепрыгивать и уклоняться, пока есть силы. Хьюго знал, что впереди всего семь поворотов налево и шесть направо. Потом путь наверх и он снова окажется в мире своего детства, там, где ему придется столкнуться с правдой, хочет он этого или нет. Настала пора развеять сомнения.
Вот, наконец и последний поворот. Хьюго слегка сбавил ход, исследуя потолок всеми восемью глазами и среди копоти и грязи заметил узкую неприметную трещину, что ведет наверх, в место, где хранятся ответы на все вопросы мира. В дом детства. В Национальную библиотеку.
Хьюго решительно шмыгнул в лаз, и в полнейшей темноте полез наверх. Скоро трещина привела в обширный, как пещера подвал. Там, при желтом свете электрических ламп, Хьюго еще раз вызвал в памяти образ карты, сориентировался и поспешил к одной из ближайших решеток воздуховода. Толстый слой серой пыли плотно и заботливо укутывал ее. Напоминало грязный снег на ажурных воротах городской ратуши зимой. Или грибок на старой осине. Хьюго аккуратно залез внутрь, стараясь не нарушить красоту. Тут дела обстояли не лучше. Как и здание, воздуховод задыхался от старости. Пыль толстым слоем покрывала каждый сантиметр поверхности, а в поворотах и изгибах ее накопилось так много, что приходилось буквально нырять в нее и, как пловцу в штормовом океане, пробивать себе дорогу. Там и сям валялся мелкий мусор – обрывки бумаги, перышки, бусинки, и много другого, не поддающегося идентификации. Очевидно, что воздух не пользовался воздуховодом много лет. Наверное, он перемещался по лестницам. Хьюго его понимал.
Поначалу ему было неприятно и даже противно; он бежал по толстому слою пыли, высоко поднимая ноги, и старался не пылить, боясь, что под слоем пыли наткнется на что-нибудь по-настоящему отвратительное. Но после второго или третьего поворота, он привык, расслабился, и разгребал пыльные завалы с азартом и удовольствием.
Оставляя