Истинно русские люди. История русского национализма. Андрей Тесля
возможности не представляются столь соблазнительными, чтобы вызвать радикальное изменение позиции;
– в-третьих, польское общество, мобилизованное в последние годы существования Речи Посполитой, к началу XIX в. успело выработать достаточно развитое национальное самосознание – иными словами, перед Российской империей в данном случае впервые возникал вопрос взаимодействия не с прежними местными элитами, в сообществах, построенных по этноконфессиональному и сословному принципам, а с национальным сообществом, успевшим выработать вполне действенные механизмы воспроизводства. События 1812 г. предсказуемо показали низкую лояльность польской шляхты губерний, отошедших к Российской империи по разделам Речи Посполитой 1773, а в особенности 1792 и 1795 гг. – со стороны имперского правительства столь же предсказуемо был взят курс на примирение, объявлена общая амнистия, однако со стороны российского дворянства подобные действия вызывали по меньшей мере недовольство: его лояльность оказывалась тем, что не требовалось покупать или во всяком случае что казалось оплаченным недостаточным образом, а проявление нелояльности новых подданных предавалось забвению.
Со стороны Российской империи многие из этих проблем в том или ином ракурсе вполне осознавались – так, лояльность польской знати, а через нее местной шляхты, обеспечивалась комплексом мер как репрессивных, так и поощрительных. Достаточно напомнить, что кн. Адам Чарторыйский (1771–1860), друг юности и будущий министр иностранных дел Александра I (п. 1801–1825), оказался при дворе его бабушки, императрицы Екатерины II, в качестве фактически почетного заложника, отвечавшего за лояльность своего отца, владения которого первоначально были конфискованы из-за сопротивления империи – и затем частично возвращены. Лояльная знать получала возможность контролировать местные дворянские собрания, получала доступ к двору, возможность занятия имперских должностей – политика компромисса с польскими элитами хорошо заметна на примере Виленского учебного округа, который в 1804 г. возглавил тот же кн. Чарторыйский и в границах которого польские интеллектуалы получили возможность (как в согласии с князем Адамом, так и в противостоянии ему) проводить целый ряд мер, задуманных еще в последние годы Речи Посполитой и нацеленных на создание польской образовательной системы – ее альтернативными центрами в пределах губерний, присоединенных к империи в 1792 и 1795 гг., стали Виленский университет и Каменец-Подольский лицей.
Поскольку польский национальный проект был, как и любой другой национальный проект, нацелен на создание независимого государства или по крайней мере максимально возможное приближение к этому идеалу, то до тех пор, пока Российская империя и правящий государь рассматривались как акторы, способные в наибольшей степени содействовать продвижению в этом направлении, до тех пор ориентация на Россию и лояльность ей была логична – ситуацию изменило образование в 1807 г. Великого