Эвтаназия, или Путь в Кюсснахт. Исаак Розовский
друг. Друг – это хорошо, – изрекала комендантша, осушая одним глотком стопку. – Ладно, девочки-мальчики. По этому случаю разрешаю вам еще часик посидеть. Только чтоб тихо. Я проверю…
Комендантша ставила одной ей понятный значок и направлялась в следующую по списку комнату. Девчонки облегченно вздыхали. Все знали, что никаких проверок больше не будет, к концу обхода она допивалась до такого состояния, что порой гостям приходилось волочь ее на себе, чтобы уложить на кровать в ее комнате.
К чести Джомолунгмы надо сказать, что она почти всегда доводила свой обход до конца, хотя в ее богатырском желудке смешивалось и бурлило не менее литра вина разных сортов и качества.
По мере продвижения комендантши от комнаты к комнате ее поступь утрачивала свою мощь, шаги становились неуверенными, лунатическими. Джомолунгма шаркала, все чаще стукалась о стены и чертыхалась. Зато после посещения седьмой-восьмой комнаты она начинала петь. Ее репертуар всегда состоял из 3 песен. Сначала следовала «Гренада моя». В середине обхода звучала «Катюша», а уже в самом конце, когда звуки, исходившие из ее горла, становились совершенно невнятными, Джомолунгма пела про Щорса.
Такой режим соблюдался на протяжении многих лет. Поразительно, что с раннего утра комендантша была на ногах и ни в одном глазу. Но неизбежным следствием такого распорядка было то, что с вечера общежитие превращалось в сплошной бардак.
Когда Джомолунгма вваливалась в комнату, где жила Анна, то была уже хороша. Выпив поднесенную стопку и заев ее конфеткой, она удалялась. И начиналась ночь любви. Если гость был один, то вытаскивалась и целомудренно ставилась раскладная ширмочка, прикрывавшая любовное ложе с трех сторон. Но если кавалеров было двое, то затея с ширмочкой теряла всякий смысл. Свет, правда, неукоснительно выключался. А потом начинали жалобно скрипеть кровати, кавалеры пыхтели, девочки взвизгивали и стонали. Еще хуже было то, что они переговаривались друг с дружкой и с третьей лишней (Анна, понятно, была не в счет), фыркали, хихикали, а иногда делили кавалера на двоих. Если же один из них оказывался не на высоте, громко обсуждали его огорчительную слабость.
Что оставалось делать Анне? Она убегала на кухню и читала там, дожидаясь, когда «любовь» закончится. Читала и плакала…
Хотелось спать. Она порой подходила к закрытой двери и прислушивалась, пытаясь определить, можно ли уже зайти. Когда начинал доноситься храп, она проскальзывала в комнату и тихо забиралась в свою постель. Но иногда «любовь» возобновлялась после краткого отдыха. Тогда приходилось с головой накрываться одеялом и утыкаться в подушку, чтобы не слышать любовных стонов и скрипа вконец расшатанных кроватей.
***
Однажды кавалеров оказалось трое. А тут как назло – к одной из соседок приехала из деревни мать, и они отправились навещать родню. Взоры изрядно наклюкавшегося и оказавшегося без пары кавалера