Палач Демона. Олег Нильевич Губайдулин
бы заткнулся … – с досадой ответил Григорий. Теперь его уж точно шлепнут.
– А они и так никого не помилуют, – ответил его собеседник. И оказался прав. Всех, кого привезли на старом судне, после короткого разбирательства, отвели к правому борту. Но матросы – не конвоиры и потому сделали одну, но очень большую ошибку – не связали своим пленникам руки.
– Эй, ты! – обратился председательствующий на судилище к молодому человеку – тому, что указал на есаула. Говоришь, жизнь за народ отдашь? Не нужна нам пока твоя жизнь. На! – с этими словами мужик в кожанке протянул тому заряженный револьвер.
– Ну что встал, как столб? – заорал на него "кожаный". Пристрели кровососа!
Понимая, что теперь его собственная жизнь висит на волоске, молодой человек повернулся и направился к спокойно стоявшему рядом с другими приговоренными Константину Евгеньевичу.
– На тебе, контра! – вдруг тоненько и хрипло вскрикнул свеженазначенный палач. И направил ствол нагана на есаула. Но тот вместо того, чтобы взмолится о пощаде или хотя бы молча принять неизбежное, вдруг резко нагнулся и, как пантера, прыгнул на молодого человека. Выхватив из его руки револьвер, Константин Евгеньевич врезал своему несостоявшемуся убийце по носу и навел наган на заседавшую за столом комиссию. Мужик в кожанке и двое его подручных враз побледнели. Их глуповатые лица приняли одинаковое выражение тоскливого ужаса. Матрос, что стоял слева от приговоренных, передернул затвор и вскинул карабин. Но выстрелить не успел. Пуля, выпущенная из нагана угодила ему прямо в лоб. – Хватай оружие! – крикнул Константин Евгеньевич товарищам по несчастью. Но остальные матросы, которых к слову на судне было человек двадцать, уже пришли в себя. Загрохотали выстрелы, начали падать убитые и раненные люди…
Увидев, как упал насмерть сраженный пулей Григорий Беляев, есаул дважды выстрелил в окаменевших за столом членов комиссии и, сунув наган за пояс, кинулся за борт. Следом за ним прыгнули еще несколько человек. Черная ледяная вода возле судна вся закипела от выпущенных в беглецов пуль.
Барахтаясь в киселе из полузамерзшей воды и льда, чувствуя как все тело сковывает адский холод, Константин Евгеньевич пытался сообразить, где причал? Справа? Слева?
Одновременно в его голове, словно серебряный колокольчик, звенело одно и то же: "татарка на Екатерининской!", "татарка на Екатерининской!". Тут он вдруг ударился головой обо что-то твердое и, по всей видимости, железное. Это оказалось бортом судна, на котором матросики растрелилвали пленных. Осторожно высунул голову на поверхность и осмотрелся. Затем несколько раз глубоко вдохнув, есаул вновь нырнул под воду и поплыл по направлению к причалу. Понимая, что на берегу тьма-тьмущая матросов, которые с превеликим удовольствием сразу же его пристрелят, вылезать на сушу офицер не стал. Сколько времени он провел в ледяной воде, Константин Евгеньевич не помнил. И как очутился в шаланде, под тулупом, тоже. В себя он пришел от сильных ударов по щекам шершавой ладонью.
– Глядь-ко, дед Панас, живой кажись! –