Попытка возврата: Попытка возврата. Всё зависит от нас. По эту сторону фронта. Основная миссия. Владислав Конюшевский
Вроде бы разобраться – ну что мне Сталин? Человек, который помер больше чем за двадцать лет до моего рождения. А вон оно как получилось. Наверное, во взгляде дело. Сам-то он просто старичок небольшого роста, а вот глаза… Увидев этот взгляд, перестаешь считать его просто старичком. Человек, с таким огнем внутри, пожилым совершенно не воспринимался. Причем выражение глаз вовсе не звериное или парализующее, как потом у нас писали. Наоборот. В глазах плавала смешинка.
– Зачем так громко, товарищ Лисов, мы же не на параде?
Сталин прошел по кабинету и, показав на стулья, добавил:
– Садитесь, товарищи.
Мы сели. Хозяин кабинета, еще немного походив с другой стороны стола и закурив не трубку, а папиросу из большой коробки, наконец начал разговор. Он поинтересовался моей жизнью на фронте. Автоматически отвечая, я не мог избавиться от ощущения неправильности. Блин! Брежнев – это брови. Горбачев – пятно на лысине. Ельцин – напыженное выпучивание глаз. А Сталин – это усы и трубка. Усы были, трубки не было! Вид вождя с лихо заломленной папиросой напрочь выбивал из колеи. Если он сейчас лезгинку танцевать начнет – наверное, даже и не удивлюсь. Правда, главком в пляс не пустился, а продолжал расспрашивать, что я о себе помню, как мне «приснился» ППС и насколько часто меня нахлобучивает мой кассандровский дар. Отвечая на вопросы, неожиданно вспомнил про «головастика» из КБ, где пытались сделать гранатомет. Вот возможность его с зоны вытащить, быстро и без особых проволочек! Поэтому, дождавшись паузы, пока Сталин (ну наконец-то) начал раскуривать трубку, сказал:
– Товарищ Сталин, есть один вопрос, который только вы сможете решить.
Вождь вопросительно поднял бровь, и я продолжил:
– У изготовителей гранатомета пока ничего не получается. Но есть возможность ускорить процесс. Дело в том, что их самого толкового специалиста почти год назад арестовали как врага народа. Его бы назад вернуть. Тогда у них сразу дела пойдут.
Друг всех детей раскурил-таки трубку и, подняв на меня глаза, спросил:
– Вы предлагаете отменить решение советского суда и выпустить этого врага на свободу? Может быть, вы вообще считаете, что он был арестован безвинно?
Ого! А вот теперь у Сталина взгляд поменялся. И «на» вы ко мне обращаться начал, еще и с наездами. Не к добру это. Но отступать уже было поздно.
– Нет, не считаю. Я его и в глаза не видел, но знаю, у нас невинных не арестовывают. Просто этот человек нужен для дела. А враг он или нет, какая разница, если работу делать будет на совесть? Сейчас ведь война. Все довоенные разборки – это внутрисемейное, то есть внутригосударственное дело. Это все равно, как в детстве подраться с пацаном из соседнего подъезда. Для меня он, безусловно, на тот момент враг. Но вот если будет драка с ребятами с соседней улицы, то этот враг автоматически становится другом. В одном строю с ним биться будем. А сейчас на нас, если этим примером пользоваться, вообще зареченские напали.
Пока все это говорил, Иосиф Виссарионович, стоя ко мне боком, смотрел в окно. Потом