Последняя из единорогов. Питер Бигл
евом лесу, одна. И была, хоть того и не знала, очень стара, окрас ее больше не напоминал беспечную морскую пену, а походил скорее на снег, падающий в лунной ночи. Но глаза еще оставались ясными, не усталыми, и двигалась она, точно тень по поверхности моря.
Какое-либо сходство с рогатой лошадью, а единорогов часто изображают такими, в ней отсутствовало – она была поменьше, с раздвоенными копытами и обладала той древнейшей, безудержной грацией, какой никогда не встретишь у лошадей, только олени носят в себе застенчивое, слабое подражание ей да насмешливо танцующие козы. Шея единорога была длинна и стройна (отчего голова казалась меньше ее настоящих размеров), а грива спадала почти до середины спины, мягкая, как пух одуванчика, и нежная, как перистые облака. А еще у нее были заостренные уши, тонкие ноги с опушкой из белых волос вкруг щи-колок и длинный рог над глазами, который сиял даже в наитемнейшую полночь, переливаясь собственным, таким, как у морских раковин, светом. Рогом она убивала драконов, исцеляла королей, чьи отравленные раны не желали затягиваться, и сбивала с деревьев каштаны для медвежат.
Единороги бессмертны. Они уединенно живут всегда в одном месте, такова их природа: обычно в лесу, где есть озеро достаточно чистое, чтобы единорог мог видеть в нем себя, – ибо они немного тщеславны и знают, что прекраснее их нет существ на свете, да и волшебнее тоже. Совокупляются они очень редко, и не существует мест чудотворнее того, где родился единорог. Когда она в последний раз видела другого единорога, с ним были юные девы, которые приходили искать ее и поныне; правда, в то время они говорили на другом языке, – впрочем, она ничего не ведала о месяцах, годах, столетиях и даже временах года. В ее лесу всегда стояла весна, потому что она жила здесь и бродила целыми днями среди огромных буков, и присматривала за животными, которые обитали в земле или под кустами – в гнездах и пещерах, на почве и верхушках деревьев. Поколение за поколением, равно и волки, и кролики, охотились и любились, и производили потомство, и умирали, а поскольку единорог ничего этого не умела, она не уставала наблюдать за ними.
В один из дней случилось так, что в лес заехали двое всадников с длинными луками, они охотились на оленя. Единорог шла за ними – так осторожно, что даже лошади их ее не учуяли. Вид людей наполнял ее старинной, медленной, странной смесью нежности и страха. Она никогда не позволяла людям, если могла, увидеть ее, но любила наблюдать за ними, скача рядом, и слушать их разговоры.
– Не нравится мне ощущение, которое рождает этот лес, – ворчал охотник постарше. – Твари, что живут в единорожьем лесу, со временем обзаводятся собственной малой магией, касающейся большей частью способности исчезать. Не найдем мы здесь добычи.
– Единороги давно сгинули, – сказал второй. – Если, конечно, когда-нибудь существовали. Лес как лес, ничем не хуже прочих.
– Тогда почему в нем не опадает листва и не ложится снег? Говорю тебе, один единорог еще остается в мире – веселенькая, сказал бы я, судьба выпала старику, – и пока он живет в этом лесу, не найдется охотника, который, возвращаясь отсюда домой, сможет приторочить к седлу хотя бы синицу. Поезди здесь, поезди, увидишь сам. Я их фокусы знаю, единорогов-то.
– Из книг, – ответил второй. – Только из книг, сказок да песен. За годы правления трех королей никто даже тени единорога не видел ни в нашей земле, ни в любой другой. Ты знаешь о единорогах не больше моего, ибо и я читал те же книги и слышал те же рассказы, но и ты ни одного не видал.
Первый охотник некоторое время молчал, второй тоскливо насвистывал что-то сам себе. Наконец первый сказал:
– Моя прабабка однажды видела единорога. Рассказывала мне об этом, когда я был маленьким.
– Да ну? И что, она поймала его, взнуздала золотой уздечкой?
– Нет. У нее такой не было. Да и не нужна для поимки единорога никакая золотая уздечка, это все сказки. Требуется только одно – чистое сердце.
– Да-да. – Молодой охотник хмыкнул. – Ну, может, хоть прокатилась на единороге верхом? Без седла, под деревьями, как нимфа начала времен?
– Моя прабабка боялась крупных животных, – ответил первый охотник. – И кататься на нем не стала, просто сидела совсем неподвижно, а единорог положил голову ей на колени и уснул. Прабабка даже не шелохнулась, пока он не проснулся.
– На что он походил? Плиний описывает единорога как животное лютое, тело у него лошадиное, голова оленья, ноги слоновьи, а хвост медвежий; с густым воющим голосом и единственным черным рогом в два локтя длиной. А китайцы…
– Прабабка сказала только, что от единорога приятно пахло. Запаха любого животного она не переносила, даже кошки или коровы, а уж о диких и говорить нечего. Но запах единорога ей понравился. Она как-то даже расплакалась, рассказывая о нем. Конечно, она была тогда совсем старой и плакала над всем, что напоминало ей о молодости.
– Давай повернем и поохотимся где-то еще, – резко сказал второй охотник.
Единорог, позволяя им развернуть лошадей, тихо отступила в заросли и снова вышла на тропу, лишь когда они изрядно отдалились. Мужчины в молчании доскакали до опушки, и там второй охотник негромко спросил:
– Как