.
русский. У них уже были здесь новые друзья, американская жизнь и школа, а у меня ― работа, долги, знакомые, машина и все прочее, что привязывает нас к месту. Дети просили: «Останемся!» Мать твердила мне: «Подумай о ребятах, молчи и терпи!» И у меня не было вариантов, кроме как терпеть, быть хорошей девочкой, надеяться, что, может, сегодня он придет домой и будет меня любить. И ждать! Ждать того заветного письма из американского иммиграционного центра.
Сколько произошло за эти два года, я даже не могу передать словами. И летал он с ней в отпуска, дарил ей дорогие подарки, проводил у нее ночи, недели, игнорируя мои звонки. Каждый день опуская меня ниже того, куда падать уже некуда. Это было самое дно. Пока не произошли два финальных события.
Первым было то, что через месяц после того, как я узнала про нее, то есть через три месяца после нашей свадьбы, пришло письмо из еще одной очень важной инстанции, которая называется RIS. Это Федеральная налоговая инспекция США. Потом последовала еще куча писем от адвокатов и кредиторов. И, однажды придя домой с важным видом, он стал мне, ничего не понимающей эмигрантке, объяснять: «Ты понимаешь, что это 2008 год. Ты понимаешь, что экономика рушится, и я попал. Мой грандиозный проект (а он был архитектором-застройщиком и бизнесменом) рухнул, ― он плакал. ― Вы, русские, пашете как волы, вы столько пережили, поэтому, дорогая моя, я уверен, только ты меня поймешь! Только ты! Вы все такие сильные женщины! Я вами восхищаюсь, ― ныл он с пафосом. ― Меня никто не поймет так как ты! Нам придется съехать из этого красивого дома и снимать квартиру где-то еще, но мы будем счастливы, я обещаю! Хочешь жить в Сити?» Или он говорил: «Я никого никогда не любил так, как тебя. Только потому, что ты у меня есть, я выстою, я такой бедный-несчастный, а ты моя богиня». Попробуйте вы бросить такого человека в горе. Мы ведь, русские, и не такое пережили! Я же привыкла всех спасать. И пахать, как пашут тут все эмигранты, да и там, на Родине, тоже. Предать не могу и не могу отвернуться. Ужас.
Тогда я не особенно разбиралась в американской системе, но да, было всем понятно, что в мире происходит экономический кризис. Через месяц после этого он подал на банкротство. Когда я открыла письмо из RIS, я две минуты стояла в оцепенении, глядя на цифру. Двадцать один миллион долларов. Я пересчитала нули. Мой муж оказался банкротом на двадцать один миллион.
Ну и что мне было делать? Я должна сохранить брак. Я не могу его теперь оставить. Чувство долга ― Как это так, отвернулась от мужа в трудную минуту, – звучали пересуды в моей голове. Я это делаю ради будущего своих детей. Я жена, у которой муж банкрот. И за последние три месяца я тоже ставила свою подпись на каких-то документах, на договоре ренты апартаментов в Сити, например. Дура! Теперь мы банкроты вместе. Я сижу ночами и сутками переживаю, пью, стремительно теряю в весе, испытываю частые неврозы, а он, находясь с ней, кажется, даже ни о чем не волнуется. «I don’t feel like worrying about this»,8 ― говорит он мне. Эта американская
Мне сейчас что-то не хочется париться об этом.