Вошь на гребешке. Оксана Демченко
не обретя взрослости бойца. Хотя второй луч у тебя есть, это запад43, он заметен внятно.
– Корень ладно под ноги лег, здешний лес мне не чужой.
– В кромешной темноте? Корень?
– Так серебро было рядом, я все видела! И она помогала мне, как и я – ей.
– Кому? – возмутился Тох. – Ты вдруг вскочила и помчалась. Не было к тому ни единой причины. Не было! А теперь у нас нет и второго буга, ты завалила моего вьючного, понимаешь? Выпустил погулять, откуда ж я знал, что кое-кто желает развлекаться так жутко и нелепо…
– Все ж-же не дикий, – сказала Черна, чтобы разжать зубы, но не крикнуть.
– Не дикий? Боевой, взрослый и обученный, в отличие от тебя!
Анг зарычал, не принимая ни единого довода и не имея внятных возражений. Вместо продолжения препирательств он молча принялся шить спину Черны, ловко сводя края раны. Было действительно больно, Черна то и дело прикусывала язык, жмурилась, убеждая себя, что вовсе не слезы текут по щекам, просто сор попал под веко.
– Все, – веско сообщил анг, протирая спину мехом плаща.
– Благодарю, – ответила Черна после размышлений.
– О, ты и это умеешь? – поддел Тох. Устало вздохнул, убрал лекарский набор и оттолкнул вьюк. Лег на спину, глядя в низкий потолок временного логова, укрепленный корнями, слабо светящимися зеленью. – Спи. Надо отдохнуть. Утром пойдем быстро, до коренной складки надо добраться в три дня, а буг у нас остался один на двоих.
– Если мне ничего не почудилось, тварь охотилась на саму лань, а откуда бы в задичалом лесу взяться серебряному чуду? И что могло помешать дивному созданию ускользнуть, она быстра, как луч света, так говорят легенды, – едва слышно прошептала Черна, хмурясь и нащупывая рубаху. – Тох, что-то крепко нездорово в нынешней ночи. Лань учуяла большую неправду… Зря ты спустил подневольную тварь с поводка близ жилья. Как ты вообще мог?
– Это не мои земли и не мой замок, – анг потянулся, поймал подругу за руку и привлек, норовя устроить на предплечье и укутать краем широкого плаща. – И не твой. Привыкай, мы более никого не оберегаем и не принадлежим никаким клятвам.
– Что меня разбудило? Серебро, – не слушая доводы, шептала Черна. – Кто мог подсветить? Тэра? Нет, она бы никогда… Она прорицательница, ей что серебро, что мрак – все чуждо, стороною бродит. Белёк? Он недоросль, покуда вальз из него так же не хорош, как и воин… Старшие вальзы? Нужна им недоученная соплюха, да и сами они – тьфу, серость. А почему у нас темно?
Черна высвободила руку, нащупала амулет на запястье, сняла колпачок и тронула фитиль лампады острием жар-камня44, по очереди поднесла к синеватому огоньку остывшие плошки с маслом, и расставила светильники в круг. Пещерка озарилась дрожащим светом, позволяющим теням прыгать и плясать, а взгляду – примечать то один закуток, то другой, неполно проникая в тайны ночи. Черна перекатилась к краю плаща, подтянула ближе свои
Западный луч дара – это управление пространством. Вальзы запада никогда не натаптывают мозолей: они добираются короткой тропой. Зато глаза их по прибытии нередко делаются велики от удивления: они часто добираются не туда. Самый обычный для вальза запада вопрос после возвращения в ум: «Где это я?». Во всех ближних к Нитлю развитых мирах эта фраза включена в опознание систем экстренного оповещения.
Привычку делать подарки пламенный Файен, вероятно, перенял у людей. Так или иначе, он сам решает, кому выделить камень, а кого обжечь и отогнать.