Чужая память. Кир Булычев
вид. Москва-река, трамплин на Ленинских горах, дальше – стадион. Вечернее солнце золотит лысины и серебристый пух над ушами. Чего же они молчат?
Остапенко постучал по столу концом карандаша.
– Вопросы? – сказал он.
– А как дела у наших коллег? – спросил крепкий широкий мужчина в цветном галстуке. Он буквально убивал себя этим галстуком – остальное пропадало в тени. – Что делают в Штатах?
Ржевский вновь поднялся. Этот вопрос полезен.
– Мы полагаем, – сказал он, – что японцы уже близки к успеху. С американцами сложнее. В прошлом году была публикация – с собаками им удалось.
– Джексон? – спросил Семанский с далекого конца стола.
– Джексон и Хеджес, – ответил Ржевский. – Потом замолчали.
– Ясно, – сказал мужчина в ярком галстуке. Почему-то Ржевский никогда раньше его не видел. – Значит, на пороге?
– Сегодня трудно допустить, чтобы целое направление в биологии было монополией одной страны. Мы все едем по параллельным рельсам.
– Голубчик, – раздался голос сбоку. Ржевский обернулся и не сразу разглядел говорившего – солнце било в глаза. Голос был скрипучим, древним,
– значит, вы предлагаете заменить собой Господа Бога?
Ага, это Человеков, бывший директор ИГК. Великий консультант и знаменитый тамада на докторских банкетах.
– Если нам выделят средства, то мы постараемся выступить коллективным богом.
Не этих вопросов Ржевский опасался.
– Удивительно, – сказал Человеков. – И во сколько нам обойдется ваш гомункулус?
– Ржевский знакомил нас с цифрами, – сказал Остапенко. – Хотя, разумеется, он в них не уложится.
– Вы думаете, что Пентагон засекретил? – спросил человек в ярком галстуке.
– Я ничего не думаю, – сказал Ржевский. – Хотя убежден, что делать людей дешевле ортодоксальным путем.
Кто-то засмеялся.
– Перспективы соблазнительны, – сказал секретарь отделения. – Именно перспективы. Когда-нибудь мы научимся делать это в массовом порядке.
– Не думаю, что в ближайшем будущем, – сказал Ржевский.
– Первая атомная бомба тоже дорого стоила, – сказал Сидоров. Сидоров был против методики Ржевского. Его фирма работала над близкими проблемами, но, насколько Сергей знал, они зашли в тупик. – Меня смущает другое – неоправданный риск. Кто-то здесь произнес слово «гомункулус». И хоть литературные аналогии могут показаться поверхностными, я бы сказал больше
– чудовище Франкенштейна. Где гарантия, что вы не создадите дебила? Монстра?
– Методика отработана, – сказал Ржевский.
– Я вас не перебивал, Сергей Андреевич. Между опытами над животными и экспериментами над человеком лежит пропасть, и каждый из нас об этом отлично знает.
– Что предлагаете? – спросил Остапенко.
– Создать комиссию авторитетную, которая ознакомится с результатами работы института…
– Я в январе возглавлял уже такую комиссию, – сказал Семанский.
– Тогда вопрос об опыте над человеком