Мой город 3: записи Эммануэль. Дмитрий Георгиевич Боррони
Люда перебила Эммануэль, проворчав:
–В Европе в Европе, что Вы все со своей Европой? Мы не в Европе, а в России, а здесь знаете ли свои порядки.
Эммануэль удивилась. Она никак не ожидала, что Люда вспылит. Она казалась Эммануэль вполне здравомыслящей женщиной, а тут? Впрочем, кто хочет за границу? Тот в подсознании понимает, что возможно он делает ошибку, и эмиграция – это ошибка. Но ничего не поделаешь. Так как они живут, в России жить нельзя. Эммануэль спросила:
–Скажите, если б была такая возможность, Вы бы остались в России?
Люда посмотрев на Эммануэль ничего не сказала. Она просто смотрела на дорогу Дмитровского шоссе, и по ее виду было видно, что ей больно говорить об этом. Россия – ее дом. Дом, где она выросла, и прожила всю свою жизнь. Как же можно бросить свой дом? Уехать из страны, где родился и провел всю свою жизнь на чужбину? Мне кажется, это возможно только в том случае, когда этот дом стал по-настоящему чужим, а чужбина родной вотчиной.
Люда возможно любила Россию, но здесь жить она не могла. Она не понимала ее. Для нее она становилась чужим домом, а заграница родным. И хотя она жалела о том, что ей приходится уехать из этой страны, чистика ее сердце возможно останется в России. Она сказала Эммануэль сквозь слезы:
–Конечно я люблю Россию, но жить в ней я не могу. – Люда остановила авто, и посмотрю на Эммануэль своими женскими заплаканными глазенками, призналась. – Я всегда любила и буду любить Россию. Какая б она ни была. – затем она добавила. – Россия – мой дом. – она тяжело вздохнула. – Что ждет меня там, на чужбине?
Эммануэль тяжело вздохнула. Она понимала Люду и хотела ей помочь. Помочь может быть лишь одним словом? Сказать ей то, что ее приободрит, выведет из этого кризиса, в котором она сейчас находится. Эммануэль осторожно спросила:
–С Вами все в порядке?
–Да. – сказала Люда вытирая слезы. Теперь, когда с ее лица смылся макияж, и она стала похожа на разбитую горем и чумазую женщину, она пристально посмотрев на Эммануэль, которая смотрела на нее, недоуменно спросила. – Что?
Эммануэль сказала:
–Вам надо прийти в себя, и привести себя в порядок.
Люда недоуменно посмотрела в зеркальце заднего вида, и увидев в его отражении свое зареванное и чумазое лицо, недоуменно спросила сама себя. – Это кто? – затем она приглядевшись, поняла, что из зеркальца заднего вида на нее смотрит ее же собственное отражение, тяжело сказала. – Это не я! – дотронувшись рукой до своего лица, она поняла, что все же на нее смотрит ее собственное отражение, и затем она сама себе сказала. – Что за уродина смотрит на меня? Я ни такая. – затем, она достала из бардачка авто, чистые одноразовые салфетки, и начала вытирать слезы вокруг глаз, при этом размазывая свой и без того смытый макияж по лицу. Затем, видя, что у нее ничего не получается, она проворчала. – Да что за напасти такое?
Эммануэль видя, что дело плохо. Они стояли посередине дороги Дмитровского шоссе, им сигналили объезжающие их машину водители, и показывая на них пальцем, отпускали в их адрес нецензурные выражения. Видя все это, Эммануэль