Тайные свидетели Азизы. Книга 1. Амир Гаджи
своим халатом ступени до блеска. Конечно, это был не один и тот же старик, но старик был здесь всегда. Медресе Гаукушон, давшее миру целую плеяду выдающихся проповедников ислама, было самым знаменитым медресе из двухсот, действующих в две тысячи пятисотлетней Бухара-и-Шериф, Священной Бухаре. Вокруг бегали мальчишки, шлёпая босыми ногами по ещё не разогретой тысячелетней брусчатке площади. В ветвях деревьев пели птички, и утренний ветерок ласкал наши лица. Умиротворённая атмосфера располагала к размышлениям о вечном.
Нам подали очередной чайник зелёного чая и тарелку наисвежайшего, наисладчайшего фиолетового инжира. В серединку каждой ягодки было воткнуто по одному, калёному солью, горькому зёрнышку дикого горного урюка. Под этот изысканный восточный десерт я делился с Гурджиевым воспоминаниями о ярких впечатлениях своего детства, когда мы бегали по просёлочным дорогам босиком, по щиколотку утопая в горячей пыли. Вдруг к нам сзади подскочил обкуренный анашой полоумный оборванец и с криком: «Враг Аллаха, гяур проклятый!» – ударил Гурджиева ножом в горло. Может быть, потому что нападавший был под воздействием наркотиков и потерял координацию, может быть, потому что он нападал против солнца и был ослеплён им, может быть, потому что Георгий Иванович инстинктивно наклонил голову, может быть, по всем этим причинам вместе, а может быть, по неизвестной нам, но единственно верной и наверняка известной лишь Гурджиеву причине правоверный промахнулся. Острое лезвие, слегка поранив кожу ниже правого уха Георгия Ивановича, не причинило большого вреда. Неудавшегося убийцу скрутили и увели официанты чайханы.
Гурджиев молча достал белоснежный батистовый платочек и, прикрыв кровоточащую рану, продолжил трапезу. Поняв мой незаданный вопрос, он пробурчал, именно пробурчал, в несвойственной ему манере, но как делают это зануды старики: «Не сегодня, не в этот раз…» Потом, холодно глядя мне в глаза, добавил: «Если ты умеешь считать до десяти, остановись на цифре девять. Ничего не было, потому что не должно было быть».
Я правильно понял просьбу-приказ Георгия Ивановича и до сих пор никогда не упоминал об этом инциденте. Шрам от ножевого удара останется у него на всю жизнь, и чтобы скрыть его, отныне франт Гурджиев будет всегда иметь немодные причёски.
В то утро, за кесешкой зелёного чая размышляя о чём-то своём, он неожиданно сказал: «Что может быть серьёзным для человека, который сидит в тюрьме и приговорён к смерти? Только одно: спастись, убежать. Всё остальное несерьёзно». Эта фраза, сказанная Гурджиевым как бы между прочим, тамгой отпечаталась в моей памяти на всю жизнь. Я вспоминал её всякий раз, когда в критической ситуации у меня возникала необходимость среди прочего несерьёзного не забыть о главном.
Для меня та памятная поездка была лёгкой до того момента, пока мы не посетили захоронение семи великих суфийских мастеров в Бухаре. Находясь под впечатлением от мистического духа этого места, Гурджиев стал задумчив, а после обстоятельного