Колька. Сергей Ермолаев
не уловил истинного смысла. Теперь же Колька, раздумывая над этим вопросом всё свободное время и днем, и вечером, и перед сном, всё больше приходил к убеждению, что стол должен быть готов полностью, именно в этом залог благополучного возвращения отца с войны. За день он не один раз заходил в мастерскую и усаживался на свое излюбленное место на табурет. Взгляд его неминуемо ложился на стол с начатой и незаконченной инкрустацией, и в его воображении, будто наяву, появлялся образ отца – бодрого, улыбающегося, веселого, с маленькими, почти неприметными морщинками на лбу и около глаз. Колька протягивал к отцу руки и шепотом, как заговорщик, спрашивал у него: «Папа, можно я сам доделаю мозаику на столе?», а потом несколько секунд с тревогой, затаив дыхание, ждал ответ. Он был уверен и даже мог бы поклясться, что отец утвердительно кивал ему, подмигивал глазом, и лицо его от этого становилось еще веселее.
– Я обязательно, обязательно это сделаю! – в порыве радости Колька почти выкрикнул эту фразу и тут же осекся, сообразив, что его возглас, наверное, был слышен в других комнатах дома.
4
На окраине Арсеньевки, поодаль от других домов, расположилась небольшая изба, срубленная некогда из добротных сосновых бревен и принадлежавшая с момента постройки местному леснику Мирону Алексеевичу. Изба стояла скорее ближе к лесу, чем к деревне, но леснику такое расположение было только на руку. Был тот человеком хозяйственным, трудолюбивым, отзывчивым на чужую просьбу и с веселым нравом, в Арсеньевке его уважали и часто в дом его захаживали гости. Женат он был на женщине родом из соседней деревни и бывшей старше его на пять лет. Супруга его, Прасковья Александровна, с детства имела недуг – она заикалась и порою, в минуту волнения, затруднялась с речью так сильно, что не могла вымолвить членораздельно и одного слова. В прочем она была самой обыкновенной женщиной, среднего роста и умеренной полноты, с серо-зелеными глазами и широким овалом лица. Ее внешность нельзя было назвать привлекательной, но и ничего неприятного и отталкивающего в ней не было. Редкие рыжеватые волосы она всегда аккуратно заплетала в косу и укладывала ее на затылке. По характеру Прасковья Александровна была женщиной покладистой и спокойной, расчетливой и достаточно хитрой, такой, что на рожон не лезла, мужу не перечила, но в случае надобности настроить его нужным для себя образом умела.
Прожили вместе Мирон Алексеевич и его супруга лет примерно двадцать, и родился у них один единственный сын – Леонид, в котором оба они души не чаяли и заботились о нем безмерно. Забота эта требовалась тем значительнее, что Леонид оказался ребенком с нездоровой психикой и слабым умом. Он часто сидел один на поляне, в стороне от других ребят, разговаривая сам с собою и произнося при этом странные, никому не понятные фразы. Иногда же он разговаривал «по делу» и мог нормально отвечать на обыденные вопросы. Он выучился читать и писать, немного считать, но дальше начальных знаний его дела в школе не пошли. Он сидел на уроках с отрешенным