В поисках отражения луны. Витэль Багинский
снова.
– Да-а-а… забот у тебя парень, -хоть отбавляй. – Сказал я обращаясь к Тасу, но потом вспомнил, что она не парень, усмехнулся, махнул рукой и пошёл на кухню.
Пока готовил джезву, чтоб поставить на огонь, подумал о своём отпуске: – уже прошло две недели, а я до сих пор никуда не поехал. Да и жизнь у меня забила в другом ключе. В эту минуту я почувствовал, что стал более счастливым. Раньше я думал, что счастье – это нечто придуманное людьми от их же собственной неспособности занять себя делом. Знаете, как большевики, когда пришли к власти, на аристократию и интеллигенцию говорили: лодыри и бездельники. И депрессия – это не заболевание для них, а плод разбалованности жизнью. Нет, я ни каким местом не отношу себя ни к большевикам, ни к коммунистам (боже упаси). Напротив, я считаю, срать в один туалет всем коллективом и заглядывать друг другу в рот, думая: а не сожрал ли чего лишнего сосед по коммуналке, даже по подъезду, или того дальше – это чистой воды идиотизм. Формирование уравнительной массы, для меня лично (я думаю, найдётся немало люду, кто мыслит также), это путь в деградацию каждого в отдельности. Забери из этой массы единицу, – эта единица не выживет и недели самостоятельно, тому уйма примеров после конца советской власти. Власть дала всё – масса расслабилась, спокойно вкалывает на заводах и в колхозах, получает свои законные, складывает на сберкнижки и ездит на курорт по путёвке, которую им также спокойно дали. Мозги расслабляются и человека всего этого лишить, – он не будет знать, как жить дальше – для него жизнь кончена. Тот, конечно, кто в момент коллективных напряжений, крутился, – думал, как выйти из этой массы, – его обливали грязью, (называли спекулянтом, диссидентом). Он выжил, даже когда эти массы развалились. Только теперь они, себе под нос, за спиной, называют его бандитом. Бандитов тоже хватало…
Пена поднялась, и я налил себе кофе в кружку.
Да, жить с Лерой мне стало гораздо интересней. Две недели, а как будто всю жизнь. Сейчас мне в своей квартире, в которой я прожил три года сам и было всё в порядке, стало пусто. А Тасу, теперь мне напоминала Леру. Они безумно похожи. Нет, Тасу не готовит для меня пасту с королевскими креветками в сливочном соусе, посыпанную «пармезаном»10 и «Dorblu»11, а Лера не гоняет по комнате смятый кусок бумажки и не скачет с подоконника на подоконник, в надежде, что в этот раз с птицей повезёт. Они, просто, очень сроднились из-за каких-то схожих ритмов. Они, словно, понимают друг друга – говорят на неизвестном мне языке, – может, обсуждают фазы луны, а может Тасу ей намяукивает какое зелье Лере варить сегодня. Вот и сейчас, я рассуждаю, а Тасу смотрит на меня своими большими глазками, сдвинув несуществующие губы, – таким образом, её мордочка становится острей. Или всё это – моя фантазия.
Пока я сидел и пил кофе, от сигарет сейчас подташнивало, взял тетрадь, в которой написал недавнее наше с Лерой утро и стал перечитывать.
«Забавное