Синтаксис личности. Пособие по типологии Афанасьева. Рахель Торпусман
родилась в 1970 году в подмосковном Реутове пятым жильцом однокомнатной «хрущевской» квартиры, где жили мама, папа, бабушка и парализованный после инсульта дед Марк (Меир). Дед умер, когда мне было 2 года и 3 месяца, но я его довольно отчетливо помню. В 1974 родилась сестра Марьяся, названная по еврейскому обычаю в честь деда.
Рахель Торпусман, 2013
Мириам Торпусман, 2011
1977
Только в 1984 году мы смогли переехать в более просторную квартиру, и только в 1987 получили разрешение уехать из СССР в Израиль, о чем родители мечтали еще до того, как встретили друг друга.
* * *
В шесть лет мать отдала меня в музыкальную школу – учиться играть на скрипке. Скрипку я не любила и только зря мучилась. Зато песенку о волке, разученную на уроке сольфеджио, в тот же день переписала другими словами, на ту же тему и на ту же мелодию – перевела, так сказать, с русского на русский. Помню изумление учительницы Марины Генриховны, которой я преподнесла это творение…
В ту же школу спустя три года пошла Марьяся и вскоре прекрасно овладела скрипичной техникой. «Ах, как она вибрирует!» – с удивлением говорили маме. Я этому так никогда и не смогла научиться.
Зато я научилась читать в три с половиной года и скоро начала читать все взрослые книги, до которых могла дотянуться физически. В пять лет вызывала умиление взрослых, цитируя «Фауста» и «Эзопа». А Марьяся, хотя тоже выучилась читать в три года, но уставала после одного-двух прочитанных слов.
В деcять лет одной из моих любимых книг стала книга Бориса и Лены Никитиных «Мы и наши дети». Я завидовала жизни их детей и верила всему, что утверждали Никитины – ведь они говорили это не просто так, а на основании огромного родительского опыта и внимательных наблюдений. А говорили они вот что:
«Все это накладывает отпечаток на будущий характер растущих в семье детей. Можно ли всё предусмотреть? Нельзя. Можно ли за всё отвечать? По-моему, нужно! Часто слышу, с какой легкостью жалуются матери друг другу: „Мой такой неласковый“, или „Такая уж она у меня плаксивая“, или „А мой упрямым растет, и в кого он такой?“, и т. д. и т. п. И никакого намека на то, чтобы поискать причину в собственных своих родительских действиях! Такой, дескать, уродился… Я же не вспомню ни одного примера, чтобы какой-нибудь недостаток наших детей не находил своих истоков в непродуманных, безответственных, неправильных действиях окружающих, прежде всего родных, близких людей, и особенно, конечно, нас, родителей».
Эти слова Лены Алексеевны всегда наполняли меня оптимизмом: значит, у меня будут прекрасные дети – ласковые, не упрямые и не плаксивые, ведь я всё всегда буду делать продуманно, правильно и ответственно! Их детство будет не таким, как мое!
Мое и Марьясино детство не было радужным, мы обе росли, скажем мягко, в немалом психологическом дискомфорте.
* * *
Меня всегда интересовали три темы: языки,