Музеи… или Вдохновляющая музыка The Chemical Brothers. Евгений Николаевич Матерёв
в сторону дверного проёма. В другом зале наш герой чуть не налетел на фотографа Шерлинга, сошедшего с портрета авангардиста Анненкова. Боясь задеть его, Александр споткнулся и в который раз оказался на полу.
Обернувшись, он мельком рассмотрел мужчину: черная шляпа, круглые очки и клетчатый костюм. Что-то было у него с лицом неправильное – какое-то оно гранёное, бликующее, как и стёкла очков.
Подумать над этим феноменом Александр не успел, так как был снова ослеплён – рядом с клетчатым сработала вспышка фотоаппарата.
Пластинка даггеротипа запечатлела Александра, за которым тянулся шлейф из чёрных теней.
Александр, щурясь от света яркой лампы, оглянулся. Белые полотнища, служившие ширмой, странно смотрелись на фоне позолоченных колонн и балкона с балюстрадой.
В дальнем углу огороженного пространства, вокруг стола к чему-то готовились люди в белых халатах – они спешили.
Сфокусировав взгляд, Александр увидел перед собой блеск хирургических инструментов – его как холодной водой окатило. Дополнительный эффект доставили мучительные стоны, которые донеслись из-за белых занавесок. Наш путешественник во времени мигом соскочил со своей лежанки и, не раздумывая, ринулся к ширмам.
Большой Гербовый зал Эрмитажа, превращённый в годы Первой мировой войны в операционную, открылся его взору; хотя сразу так и не сообразишь.
По обе стороны прохода тянулись ряды ширм, которыми зал был поделён на несколько помещений. Большая мраморная чаша на перекрёстке была заставлена какими-то коробками.
«Теперь-то куда бежать?» – спросил сам себя Александр, приостанавливаясь.
Через дверной проём он увидел, что Пикетный зал заставлен койками; на них лежали раненные. Сестра милосердия подошла к одной из них и встретилась взглядом с Александром.
За время всей, с позволения сказать, экскурсии, это первый такой взгляд: теплый, человечный…
Стало так спокойно на душе – словно смотришь на старую фотографию.
Эту идиллию прервал ужасающий грохот; всё кругом пошатнулось, содрогнулось. Александр кинулся на пол. В падении он увидел, как операционную заволокло тучей пыли. С потолка обрушилась большая люстра. Он обернулся, чтобы ещё раз посмотреть на сестру милосердия, но той уже не было. Как не было и коек и ширм.
Пыль начала оседать, и до сознания стали доходить звуки блокадного Ленинграда: свист снарядов, отдалённые взрывы, залпы зенитных орудий. Холод сковал всё тело.
Посреди огромного зала Александр смотрелся как воплощение героического Города, отделённого стенами от всей страны.
Послышались тяжелые шаги. В окнах появилась чья-то огромная фигура – какой-то великан проходил вдоль фасада. В брешь, которая появилась от фашистского снаряда, заглянуло лицо из серого гранита.
Искорёженные взрывом античные колонны, теребенёвский атлант с венком на голове…
Александр уже ничему не удивлялся; сил у него совсем не осталось. Он сидел на полу, обхватив ноги руками,