Особая необходимость. Владимир Михайлов
разведчик. Имелись запасные элементы для вычислителей и солнечных батарей. В нужный момент космонавты могли взять управление в свои руки и привести корабль обратно к Земле. Все это делало его практически неуязвимым при любой случайности – неуязвимым, насколько это вообще возможно в космосе.
Но неизвестная, и от этого еще более пугающая опасность, наверное, все же подстерегала их впереди. И Сенцов безошибочно знал, что это о ней думал Калве, приглаживая волосы, ее пытался увидеть Раин, прижмуривая глаза, и на нее злился Азаров, когда клял автоматы.
…А автоматы пока отлично справлялись, и хотя все три пилота несли восьмичасовую вахту – один из них неотлучно находился у пульта, – людям оставалось лишь с выражением полной независимости поглядывать на закрытые множеством предохранителей и опломбированные рычаги…
Так поглядывать – было занятием не из самых приятных, и подчас у Сенцова начинало сосать под ложечкой от желания сорвать пломбы и своими руками блистательно посадить корабль на Марс. Но он успокоил себя и сейчас. Глаза его привычно следили за стрелками, и где-то в подсознании велся отсчет минут. До начала выхода на круговую орбиту вокруг Марса оставалось тридцать две минуты. Расстояния в миллионы километров – и точность до минуты – вот космос. Итак…
В рубке уже шла мирная беседа о театрах. Кажется, о рижском балете, а может быть – о московском. И Сенцов мысленно похвалил ребят за спокойствие. Потом он откашлялся, и беседа сразу оборвалась. Все смотрели на него.
– Ну… – сказал он, стараясь, чтобы это прозвучало как можно спокойнее и бодрее.
Все поняли: пора. Калве и Раин отстегнулись от кресел. Азаров тряхнул головой – волосы взвились и встали дыбом. Чуть оттолкнувшись от пульта, Азаров поплыл по воздуху. Отворив дверь, нырнул в коридор, изогнувшись как-то по-особому: каждый раз он, ради развлечения, изобретал новый способ выбираться из рубки. Калве передвигал свое массивное тело неторопливо, придерживаясь рукой за пульт; он любил чувствовать почву под ногами. Раин вышел стремительным шагом, словно и не было никакой невесомости – на прощание махнул рукой, улыбнулся. Дверь за ним громко вздохнула герметизирующей окантовкой. Он отправился к телемагнитографу – так назывался новый бортовой телескоп, включавшийся, как только Марс оказывался в поле его зрения, и записывавший изображение на магнитную ленту.
Из каюты в рубку, словно на смену ушедшим – чтобы не воцарялась здесь тревожная тишина, – вошел отдохнувший Коробов, второй пилот. В рубке запахло одеколоном, Сенцов потянул носом воздух, замахал ладонью у лица. Коробов опустился в кресло рядом с Сенцовым. Заметив его жест – улыбнулся.
– Подготовился – полный парад! – сказал он весело, как бы показывая своим тоном, что ни слов его, ни возможной опасности принимать всерьез не следует.
Оба склонились к микрофону бортового журнала. Коробов принял вахту. Теперь Сенцов мог некоторое время отдыхать, ни о чем не думая, – пока предупреждающий сигнал не возвестит