Смерть сердца. Элизабет Боуэн
Но Эдди с непритворной беспечностью человека, не обращающего внимания на границы, взял ее под локоть.
– Я стольким тебе обязан!
– Даже не знаю, что ты хочешь этим сказать.
Эдди окинул взглядом ее настороженное лицо – казалось, сияющие заводи его глаз стянули к себе весь свет, сквозь точечки зрачков проглядывала пустота.
– Дивно, наверное, – сказал он, – когда целая контора у тебя в кармане.
– И когда же тебе впервые пришло в голову, что я могу тебя туда пристроить?
– Конечно, я об этом давно думал. Но мне делалось дурно от одной мысли о рекламе, и, сказать по правде, Анна, с моей-то тщеславностью я все надеялся, что найду себе занятие получше. Ты ведь не сердишься на меня, дружочек? Не стоит судить других по тому, как им, бывает, приходится себя вести.
– Твои друзья говорят, уж ты-то вечно выйдешь сухим из воды.
И этих слов он тоже ей никогда не простит. Прошла минута – упала камнем, и наконец он ответил:
– Раз уж я знаюсь с людьми, которые меня погубят, хотелось бы и мне с этого что-нибудь иметь.
– Ничего не понимаю. Погубят тебя? Кто погубит?
– Ты и тебе подобные. Ты только и делаешь, что смеешься надо мной, и хорошо, если только смеешься. А возвращаться домой мне стыдно.
– Вряд ли мы уж так тебе навредили, Эдди. Ты, наверное, еще до конца не пришел в себя, раз так грубишь.
– О, уж грубить-то я умею!
– Тогда отчего же ты так злишься?
– Ох, Анна, я не знаю! – запальчиво, по-детски воскликнул он. – Мы скатились в какой-то абсурд. Пожалуйста, прости меня – вечно я не знаю, когда нужно уйти. Я просто зашел поблагодарить тебя за мою чудесную работу, я думал, что буду вести себя очень нормально… Ой, гляди, чайка уселась на шезлонг!
– Да, значит, весна пришла, – машинально отозвалась она. – Если они выставили шезлонги.
Она не совсем твердой рукой вытащила сигарету из портсигара, закурила. Белая чайка сидела в лучах солнца на зеленом шезлонге, полосатый парус пролетел по озеру вслед за алым, улыбающиеся прохожие и дети, носившиеся между арфообразными лужайками, казались мизансценой для пьесы. Карильон прозвонил мелодию, потом пробили часы.
– Что же – я последний раз говорю тебе «дружок», дружок?
– Похоже на то, – ответила она. Она ухватилась за предложенную возможность и в самых любезных выражениях объяснила ему, что теперь они будут видеться гораздо реже.
– Но это я и так знаю, – настаивал он. – Я то же самое и говорю. Поэтому-то я пришел – попрощаться с тобой.
– Попрощаться только отчасти. Вечно ты все преувеличиваешь.
– Ладно, прощай отчасти.
– На самом деле ничего не изменится.
– Знаю, знаю, дружок. Но мы сделаем вид, что изменилось.
Оказалось, что они не распрощались даже отчасти. Но, сказала себе самой Анна, это положило начало третьему и самому гармоничному периоду их отношений. Тем же вечером он прислал ей полдюжины камелий, а три дня спустя, уже выйдя на работу, – письмо, первое из серии писем,