Ева рожает. Владимир Шпаков
чужбину. Да, в этой земле таятся корни трех религий, она вроде как общая и должна быть, по идее, самой нейтральной на планете. Но это в теории, практика беспощаднее, она делит на своих и чужих, что привычнее для грешного человека…
В один из вечеров арабы собираются у моего номера и начинают возбужденно беседовать. Голоса за дверью гудят, порой срываются на крик, и тут, будь ты храбрец из храбрецов, поневоле струхнешь. Что у них на уме – один аллах знает, а дверь, между тем, деревяшка в сантиметр толщиной! Один удар строительного сапога, и в комнату врывается толпа фанатиков, чтобы… «Стоп-стоп! – говорю себе, – С чего ты взял, что рядом с тобой живут фанатики?! Это обычные люди, они зарабатывают денежки, чтобы кормить семьи где-нибудь в Рамалле или Хевроне!» Но здравый смысл не гасит тревогу, она иррациональна, ее причины – в той самой старине глубокой, в стихии вековечной вражды. И я, подчиняясь стихии, набираю по внутреннему телефону хозяина.
– Проблема? – участливо вопрошает Моше.
– Да, проблема! Я хочу переселиться в другой номер!
– Что? Не понимаю…
Блин, забыл про «языковой барьер»… Что ж, придется идти на прорыв. Выждав пару секунд, открываю дверь, за которой несколько работяг о чем-то спорят, оживленно жестикулируя. Прорезаю группу, как нож масло (пока те приходят в себя), и – к ресепшн. Теперь набрать на мобильнике носителя языка, объяснить в двух словах суть, затем сунуть телефон хозяину, мол, решай «проблему», Моше!
Минуту-другую тот кивает, иногда вставляя встречный вопрос. Диалог завершается обнадеживающим «беседер», трубку протягивают назад, и я слышу голос Давида:
– Будешь жить на другом этаже. Хотя, думаю, это ложная тревога.
– Это тебе оттуда так кажется! А я считаю: лучше перебдеть, чем недобдеть!
– Ну, бди, бди…
В тот же вечер переезжаю с третьего этажа на четвертый. И пусть комната в полтора раза меньше, и кровать жестче, зато под дверью – тишина.
Утром за окном тоже непривычная тишина. Почему, интересно, замолчали отбойники? Выхожу на балкон (он тоже значительно меньше) и вижу внизу скопление незнакомых людей и шеренгу автомобилей. Приехавших едва ли не больше, чем арабских рабочих, выделяющихся в толпе оранжевыми шлемами. Одетые в основном в черные костюмы и с хасидскими шляпами на головах, гости торчат у края котлована, вытягивая шеи и стараясь заглянуть на дно. Оно уже желтое (арабы достигли следующего слоя), лишь в самом углу виден выход черной породы, разительно отличной от остального грунтового разноцветья.
Когда возвращаюсь с очередной прогулки, котлован все так же окружен толпой, и какие-то люди копаются в том месте, где выходит необычная порода. Работяги не при делах, сидят в сторонке и сосредоточенно курят, положив рядом каски.
Моше не может объяснить ситуацию – не хватает словесного запаса. Он лишь закатывает глаза в потолок, после чего с отчаянием произносит:
– Араб не работать! Араб уехать!