Ледяная Шарлотта. Алекс Белл
мне остальной дом, центром которого была огромная вытянутая комната с высоким сводчатым потолком, окнами во всю стену и настоящей сценой у дальней стены.
– Раньше это был актовый зал, – сообщила Пайпер. – Вот почему он такой большой. Здесь проводились собрания, а на сцене играли школьные пьесы.
Теперь зал одновременно служил и столовой, и гостиной: в одной его части возвышался обеденный стол, в другой стояли диванчики и кушетки. Меня немного встревожили окна, расположенные по всей его длине. Ночь еще не настала, но из-за грозовых туч снаружи все утопало в тенях. На окнах не было штор: мрак словно льнул к стеклам, пытаясь проникнуть в дом. Я привыкла к занавескам и, глядя на голые окна, представила, что кто-то может смотреть на нас из тьмы, а мы и не узнаем.
Большой черный рояль блестел посередине сцены. Пайпер поднялась к нему, и я последовала за ней.
– Это инструмент Камерона, – сказала она, поглаживая гладкую полированную крышку. – Кабинетный рояль. Отец купил его перед несчастным случаем, когда мы все думали, что у нас растет новый Моцарт. Он стоил целое состояние. Отцу пришлось перезаложить дом, чтобы купить его. Это радость и гордость Камерона. Иногда мне кажется, он беспокоится о рояле больше, чем о ком-нибудь из нас.
Пайпер улыбнулась, но улыбка вышла кривой.
Затем мы отправились в пахнувшую мелом комнату с доской у стены. Перед ней стояли три старомодные парты.
– Это был один из классов, – продолжила экскурсию Пайпер. – Парты – те самые, школьные. Камерон, Ребекка и я делали здесь домашнюю работу, а Лилиаз занимается и теперь, во время учебного года. Смотри, это снимок школы тысяча девятьсот десятого года.
Она указала на черно-белую фотографию в рамке на стене. Дом на ней выглядел так же, как и теперь, вот только вокруг него не было высокой стены, а на башенке виднелся колокол. Класс выстроился в ряд перед главным входом – человек двадцать, все девочки, семи-восьми лет. Учительница, серьезная и строгая, стояла рядом с ними, сложив руки на груди. Впрочем, дети тоже были очень серьезными.
– Не похоже, чтобы они сильно веселились в прежние времена, да? – спросила Пайпер, усмехаясь.
На этой фотографии мое внимание привлекла одна девочка. Она стояла в переднем ряду, рядом с учительницей, лицом к фотографу, но не могла его видеть – ее глаза закрывала повязка. Школьница была похожа на осужденного перед казнью.
– Почему на ней повязка? – указала я на девочку.
Кузина пожала плечами:
– Не знаю. Может, у нее болели глаза. Или она была слепая.
На стене висели и другие фотографии – семейные. На одной из них были Камерон, Пайпер и Ребекка. Наверное, снимок сделали перед тем, как они к нам приехали, потому что я их такими и запомнила. Камерон, стоявший между сестрами, обнимал их, и все улыбались. Мой взгляд метнулся к Ребекке. Она была очень красива: длинные черные волосы, фиалковые глаза.
– Это одна из последних фотографий с Ребеккой, – вздохнула рядом со мной Пайпер. – Мы выглядим такими счастливыми, да? Я часто смотрю на этот снимок и мечтаю вернуться