Реставратор. Сайфулла Ахмедович Мамаев
спросил защитник. – Расколешь? Паренек крепкий.
– А что его колоть? – Порывайко усмехнулся. – То, что она ночевала у него, не отрицает. Да и выделения нашли на его простынях, экспертиза проверит и наверняка нашу догадку подтвердит. Трахал он ее, вопросов нет. Это раз. Холодного оружия у него полная комната. Это два. Сейчас эксперт колдует, ищет, чем это он Акопян разделывал. Силища неимоверная, что тоже в картину вписывается. Три. Алиби у Чернова нет, говорит, что в машине спал. Четыре. Что еще нужно?
– Ну а если все же не он? – Сейчас Геннадий Семенович сидел, развалившись на стуле, и совсем не напоминал того жалкого типа, каким выглядел, входя в кабинет. Его уверенные повадки показывали, что он чувствует себя здесь равным среди равных. – Что если кто-то другой это сделал?
– А кто?
– Да зачем ему девчонку крошить, если они уже и так переспали? – указал, не выдержав, адвокат на явную неувязку в построениях следователя.
– Да больной он, понимаешь, больной. А значит, его поступки логике не поддаются.
– Ну, под такое объяснение любого из нас подогнать можно, – скривился Геннадий Семенович. – Мне кажется, что ты не ту ниточку тянешь… вот бабки с него получить – это можно, а под дело подвести, вряд ли.
– Да ты посмотри на его рисунки! – Следователь бросил на стол альбом и пачку листов. – Посмотри, посмотри! Это же… зверинец какой-то. Я таких даже представить не могу, а он этих монстров во всех деталях прописал. Как будто живьем их видел.
Адвокат с интересом пролистал альбом, посмотрел рисунки на отдельных листах.
– Мне этого не понять, кошмар и ужас одновременно! У парня точно в башке что-то такое сидит. странное. Не знаю, я не ценитель и не врач, – наконец сказал он. – А вот дочь, пожалуй, оценит. Дай мне их на вечер. Пусть посмотрит.
– Все не дам, возьми пару листов, – ответил Порывайко. – Я, пожалуй, тоже несколько штук возьму, может, жена что посоветует, она у меня чертями всякими увлеклась, кучу книг набрала. Я ей после того случая с гипнотизером ни в чем отказать не могу.
– Я тогда альбом беру. И не дрожи ты так, завтра верну, – засмеялся Сурков. – Ничего с ним не случится. Да и у тебя вон сколько остается. А завтра обменяемся мнениями.
– Ладно, только не потеряй, – согласился следователь. – Но альбом возьму я. Тоже хочу посидеть, подумать. Все-таки подборку делал сам Чернов, и для психологического портрета это даст больше. А ты возьми эти, что в папке. Но смотри, только на одну ночь.
Геннадий Семенович взял рисунки и направился к выходу. Не доходя до двери, он вдруг повернулся.
– А что ты будешь говорить, если убийства повторятся? – спросил он. – А Чернов-то в камере!
Знал бы адвокат, как он был близок к истине.
Сурков любил свою дочь глубоко и нежно. Невысокого роста, но ладненькая, в меру пухленькая третьекурсница юрфака, она всегда радовалась его возвращению, как маленький ребенок. Знала, чертенок быстроглазый, что Геннадий Семенович души в ней не чает и никогда домой не придет с пустыми руками. Это настолько вошло в привычку,