Поле сражения. Станислав Китайский
на широком лугу, вокруг обоза красных, выдерживая расстояние, разъезжали конники из разведки. Возглавлял эту группу весёлый и сумасбродный прапорщик Силин, во времена совдеповщины работавший механиком в машаринских мастерских, где приобрёл славу бабника и пустобреха, но крепко знающего своё дело работника. Он был первым, кого Черепахин привлёк в группу, и поэтому пользовался привилегией командовать старшими по званию.
Силин не давал красным возможности ни вернуться в деревню, ни уйти в лес, когда те свернули с дороги.
Черепахин оценил сообразительность прапора и решил продолжить операцию по его плану. Одной полусотне он приказал отрезать обоз от деревни, а сам с остальными пошёл вперёд, чтобы замкнуть кольцо. Жене с десятком парней велел быть в безопасном месте и следить за околицей.
Утро было тихое, росное. Казалось, что бесконечный луг, на котором развёртывался бой, подёрнут серебристым туманом, но это только матово светилась роса на сизой траве и на отяжелевшей, ставшей видимой паутине.
Кони ногами сбивали росу и оставляли на лугу кривые тёмные дорожки.
Когда кольцо замкнулось, красные остановились, поняв, что к лесу им не пробиться. Впереди была полоса кочковатого, в пах коню, осочистого болота – телегам не пройти. Перестрелка на миг затихла.
Черепахин подозвал к себе мордастого, с красивыми навыкате глазами парня и сказал ему крикнуть красным, чтобы сдавались.
Парень приподнялся в стременах, прокашлялся и вдруг неокрепшим, как у молодого петуха, голосом завопил:
– Эээй, вы-ы! – и закашлялся.
Повстанцы засмеялись – не вышло у мордастого.
Тогда сухощавый, длинный мужик натянул поводья, вскинул небритый подбородок, выставив вперед острый большой кадык и, приложив к рыжей щеке ладонь, прокричал зычно и протяжно:
– Э-э-эйии! Крас-но-о-пу-зыяааа! Сда-вааась!
От этого трубного звука под мордатым шарахнулась пугливая кобылёнка и коротко ржанула.
– Отзывается – жеребца почуяла! – съязвил кто-то.
Остальные снова рассмеялись.
Стрельба прекратилась совсем.
Горластый ещё раз прокричал ультимативное «сдавась».
В обозе молчали. Потом оттуда хрипло ответили:
– По-го-ди-те… ча-сок!
– Небось совещаться начнут, – предположил довольный собой горластый. – Это у них первое дело. Чуть чё, сразу заседание. Не посовещамшись, с бабой не лягут.
– Ты взреви им, что от разговоров дети не рождаются.
– Я бы и не то взревел, да вон жонка начальника едет, осерчать могет…
В обозе действительно совещались.
О том, чтобы вырваться из ловушки, не было и речи. Вопрос стоял – как подороже отдать жизни. Большинство склонялось к тому, чтобы женщин с детьми отправить в плен, а самим живыми в руки не даваться.
Черевиченко неожиданно для всех возразил.
– Не дураки там, – сказал он, – отсюда женщинам и шагу не дадут сделать без нас, сразу пальбу откроют. Погибнуть мы успеем. А детей спасём. Может, кому и выжить случится. Не всех же они