Погоня за ветром. Олег Яковлев
Если приедут гонцы от Шварна звать его на рать, ответит он: мол, выступил бы заедин с тобою, братец, да немощи телесные одолели.
В открытую выступить на стороне Болеслава Лев также не мог, связанный крестным целованием. Прослыть клятвопреступником было бы для него ещё горше, чем получить весть о победе брата.
Устало откинув голову на подушки, Лев снова вслушался в слова молитвы.
– …Укроти страсть и всякую немощь таящуюся, буди врач раба Твоего Льва, воздвигни его от одра болезненнаго и от ложа озлобления цела и всесовершенна, даруй его Церкви Твоей благоугождающа и творяща волю Твою…
– Довольно. Ступай. Оставь меня, – слабым, хриплым голосом пробормотал Лев.
Монашек, земно кланяясь, исчез за дубовыми дверями. В покое воцарилось молчание, нарушаемое потрескиванием поленьев. В окно с завыванием бил свирепый ветер.
Явился Мирослав. Тряхнув рассыпавшимися по плечам волосами, он оповестил:
– Мачеха твоя приехала, княже. Хочет тя зреть.
– Вот чёрт! – в сердцах выругался Лев. – Рагана[107] литовская! Следить за ней прикажи, Мирослав. Очей чтоб не спускали! А покуда кличь её сюда!
По плечам и спине Льва волной пробежал озноб. Он поёжился от неудовольствия. Может, он в самом деле хвор? Князь сам начинал верить в свою болезнь.
Княгиня Юрата, вся в чёрных одеждах, высоко неся гордую голову в повойнике, села на мягкую, обитую бархатом лавку у ног пасынка. Лев из-под полуоткрытых век устало смотрел на её густо набеленное лицо. В уголках чувственного рта Юраты читалась лёгкая усмешка.
«Не верит, курва! – пронеслось в голове у Льва. – Ну и пускай! Лишь бы Шварн сунулся в Польшу».
– Вот, матушка, расхворался, – пожаловался он. – Огневица скрутила. Как встанешь, так голову кружит. Вчерась у бабки-знахарки отвара испросил, пробрало всего пóтом.
– Непохож ты что-то на хворого, «сынок», – с издёвкой в голосе заметила Юрата. – У кого огневица бывает, тот либо в жару, либо бледен излиха.
– Почто не веруешь мне, княгиня? – с наигранным изумлением молвил Лев. – Али корысть мне какая обманывать?
– Есть корысть! – гневно вздёрнув голову, прикрикнула на него Юрата. – Мыслю, с ворогами нашими ты сносишься, супротив брата своего, Шварна, кову измышляешь!
– Да ты чего? Какие ковы? Что плетёшь такое? – слабым, хриплым голосом устало пробормотал Лев.
Он беспокойно заметался по подушке.
– Роту ведь дал я там, в соборе. Помнишь, верно, матушка. Как же могу я роту преступить?
– Лукав ты вельми, Лев! – продолжала гнуть своё Юрата. – А ведомо ли тебе, что сын мой Шварн собрался ратью на Болеслава Польского?
– В первый раз слышу такое, – соврал Лев. – До ратей ли мне нынче, матушка-а! – На глазах его появились слёзы. – Видишь, лежу в немощи великой. Молю Господа о выздоровлении.
– Врёшь! Всё врёшь! – не сдержавшись, выпалила в негодовании вдовая княгиня.
Вскочив с лавки, она заходила
Рагана – ведьма в литовской и латышской мифологии.