Символ веры. Леонид Шувалов
вздохнул:
– Крышу придется разбирать.
Они долго возились, пока удалось снять несколько тесин с пологой крыши избушки; потом, напрягая ослабшие мышцы, с трудом сорвали с места тяжелое бревно, отдышались, сев прямо на снег, и лишь после этого Яшка заглянул внутрь. Оторвавшись от щели, он перекрестился с несвойственной ему набожностью и тихо проронил:
– Покойник.
Анисим тоже перекрестился.
Второе бревно вынули быстро. Комарин скользнул внутрь, отпер дверь, закрытую на тяжелый засов и выскочил на улицу.
Стараясь не шуметь, вместе они вошли в зимовье.
На полатях, запрокинув голову, задрав седую бороду и аккуратно сложив на груди иссохшие руки, лежал старик в белой полотняной рубахе до колен, в новых портах и онучах.
– В чистое обрядился, – уважительно заметил Яшка. – Давненько помер…
Спокойное, умиротворенное лицо старика, обставившего свою кончину с извечной народной простотой, придало уверенности беглецам.
Комарин вертел головой, оглядывая зимовье. Увидел на столе запыленную бутыль, лепешку рядом с ней и набитый чем-то кожаный мешочек, обрадовался.
– Вот дед! И помянуть чем оставил!
Подняв мешочек, Яшка взвесил его на ладони. Оторопел:
– Глянь, Аниська!
Жадно, задрожавшими вдруг руками, попытался развязать, но сыромятный ремешок ссохся, стал каменным. Яшка даже пустил в ход зубы.
– Золото! – плечи Комарина вдруг опали, как от великой усталости.
Анисим пальцем выковырнул из мешочка самородок величиной с ноготь, покрутил его равнодушно:
– Хлеба бы…
– Энто же золото! – возмущенно воскликнул Яшка. – Не понимаешь, что ли?! Мы на него не только хлеба, мы на него…
Анисим вздохнул:
– Сейчас-то чего с него толку?
– Ну, дурень! – суетился Комарин. – Теперь будем жить! Еще как будем жить!
– Не наше оно, золото, – досадуя на приятеля, напомнил Белов.
Опустившись на чурбан, Яшка Комарин наклонил голову и долго смотрел на Анисима:
– Ты в своем уме? Ты чего, впрямь думаешь, что покойничек золото на стол выложил просто так?
– Может, и не просто, – согласился Анисим, машинально потянул к себе кусок валяющейся рядом с высохшей лепешкой бересты, удивился, разглядев на ней какие-то знаки. – Глянь-ка, ты грамотный…
Комарин выхватил бересту, вгляделся:
– Буквы! Старик, значит, написал… – и медленно, почти по слогам, стал разбирать: – «Люди добрые… Сегодня помру… Похороните как следоват… Припасы в ларе… Ермил…» Вот! – закричал Яшка. – А ты говоришь «не наше»! Все наше! Ермил обо всем позаботился, оставил все добрым людям! То бишь нам с тобой, Аниська!
Не торопясь, они хлебнули из четверти, закусили промерзшей лепешкой и вышли из избы. Топором, найденным в зимовье, нарубили сухих сосенок, расчистив от снега площадку, разожгли широкий костер. Твердо решили: деда Ермила по-христиански положат в землю. Пусть пока мерзлота оттаивает.
– Гроб бы сколотить…