Символ веры. Леонид Шувалов
крепким, словно сбитым, говорил отрывисто и резковато, то сейчас его мышцы обмякли, одряхлели, да и голос стал тихим, по-старчески слабым. Видимо, подкосили старого слесаря арест младшего сына и призыв старшего в армию.
– Что слышно от Кольки? – спросил Белов.
Илюхин сделал длинную затяжку, долго откашливался.
– Получил весточку… Этапом сейчас идет… В Туруханский край… А вот от Ваньки давно ничего нет… Как прислал последнее письмо из-под Мукдена, так ничего и нет… А ведь япошки-то покрошили там наших солдатиков…
– Да вы не переживайте, дядя Евдоким. Если бы что случилось, сообщили бы. Видать, времени нет у Ивана сесть за письмо.
Илюхин невесело вздохнул:
– Может, и так… Сеструха твоя говорит, будто почта теперь шибко долго идет, особливо с театру военных действий… Ладно, беги, порадуй. А то обижается на тебя Танюха, дескать, совсем пропал.
Петр поднялся, прошел по двору и постучал в окошко пристройки. Тотчас занавеска отдернулась, и он, увидев встревоженное лицо сестры, широко разулыбался.
Татьяна с радостной суетливостью заметалась по комнатке, не зная, чем угодить младшему брату.
– Голодный, поди? – сочувственно протянула она. – Похудел, вытянулся.
– Да брось ты, – набычился Петр, смущаясь от того, что заботливые слова Татьяны приятны ему. – Запричитала!
– Вижу-то тебя редко. Ты ешь, ешь, – пододвигая миску с холодной картошкой, говорила Татьяна, а сама все смотрела и насмотреться не могла на брата.
Петр принялся сосредоточенно снимать побуревшую влажную кожуру с картофелины.
– Ты-то как живешь?
– Вот в воскресную школу ходить стала, – скромно опустив глаза, ответила Татьяна. – Читаю уже понемногу.
– В Железнодорожную?
– Да. У нас Клавдия Сергеевна преподает литературу. Полянская. Какая женщина! В самом Петербурге училась, на Бестужевских курсах, за границей была… Знаешь, как она рассказывает про Толстого!
Петр с улыбкой посмотрел на сестру:
– А больше она вам ни о чем не рассказывает?
Татьяна потупилась. Рассмеявшись, Петр сказал:
– Ладно, не буду выпытывать… Конспираторша!
Скрывая румянец, Татьяна вскочила:
– Вот и самовар поспел!
Они пили чай, разговаривали, пытаясь в недолгий час общения втиснуть все, что накопилось за долгие дни разлуки, все, чем можно поделиться лишь с близким, родным человеком.
– Намедни Катю видела, – негромко проронила Татьяна, испытующе глянув на брата из-под густых ресниц.
Петр отставил стакан в сторону, нахмурился.
– А че не спрашиваешь, где я ее видела? – склонив голову, произнесла Татьяна. – Или уже все равно?
– Ну и где? – не отвечая на второй вопрос, спросил Петр, чувствуя, как к горлу подкатывает сухой комок.
– Ко мне она приходила, на почту.
Белов удивленно посмотрел на сестру. Та торопливо пояснила:
– Разладилось у них с Тимкой Сысоевым. Вот и перебралась в город. Сейчас в няньках