Чесменское сражение. Граф Орлов против Хасан-бея. Владимир Шигин
что стоят на свинцовых поддонах, чтобы палуба при выстрелах не проседала. Палят мортиры эти будь здоров, да и бомбы бросают немалые, пудов на пять-шесть! Помимо мортир, на случай нападения неприятельского корабля в море вдоль бортов еще десяток шестифунтовых пушек расположено. На первый взгляд вроде бы и немного, но если капитан с головой да команда лихая, этого вполне хватит, чтобы отбиться.
«Что ж, – решил мичман Ильин, добираясь попутной шлюпкой к стоявшему на рейде «Грому», – будем считать, что мне повезло».
Взобравшись по штормтрапу на борт корабля, представился он капитану «Грома» лейтенанту Перепечину.
Иван Михайлович Перепечин был личностью, на флоте известной. Славился капитан «Грома» двумя особенностями: пристрастием к пальбе бомбами и любовью к сказкам. Служителей своих по этой причине именовал он в зависимости от настроения то добрыми молодцами, то соловьями-разбойниками, корабль – Горынычем, а заведовавшего корабельной комиссарской частью мичмана Василия Машина за худобу и должность занимаемую – Кощеем.
Нового командира мортирной батареи Перепечин встретил приветливо.
– Знакомься с Горынычем, добрый молодец, – сказал, руку пожимая, – денька два тебе на то определяю, и за дело!
Однако уже через час Ильин встал на погрузку. А спустя день заменил убывшего в столицу ревизора. Ему капитан корабля и поручил перечесть все погруженные припасы.
Захватив с собой матроса с фонарем, спустился Ильин в трюм. В лицо сразу же пахнуло затхлостью. В углах возились крысы.
– А ну-ка, подсвети! – Мичман с трудом пробирался среди завалов провизии.
Шедший сзади служитель поднял над головой фонарь. Серые твари разом смолкли, шмыгнув в стороны. Но ушлый матрос, изловчившись, все же пнул одну из них вдогонок. Здоровенная крыса с облезлым хвостом, взвизгнув, отлетела далеко в сторону и исчезла во тьме.
– Эка сволочь, – пробурчал матрос, почесывая босую ногу, – все же, подлая, грызанула!
– Свети ближе! – Ильин принялся пересчитывать провизию.
Слева от прохода громоздились тяжелые кули с овсяными крупами.
– Всего сто двадцать один пуд, – записал он, капая чернилами.
Далее шли дубовые бочки, перехваченные обручами, – там солонина. Рядом соль и масло, но уже в бочках дерева соснового. За ними внавалку гора пятипудовых мешков, в них мука, ржаные и пеклеванные сухари. Подле борта бочонки с красным вином, уксусом и сбитнем.
Из интрюма перешли в каюту шкиперскую. Там Ильин подсчитал сало и парусину, брезент и кожи. Оттуда сразу в крюйт-камеру.
Крюйт-камера на «Громе», как и на других небольших судах, была одна и располагалась в кормовой части, недалеко от камбуза.
У тяжелой дубовой двери сдал мичман часовому ключи, отстегнул шпагу и снял башмаки. Сопровождающий его констапель вставил в особый фонарь сальную свечу, дно фонаря залил водой и, не торопясь, отпер дверь. В середине крюйт-камеры помещался обитый свинцом бассейн, туда перед боем ссыпали порох для набивки картузов. Вдоль