Можно узнать подробности?. Анна Сазонова
задержусь здесь. И старалась. Люди, с которыми я работала смену, мне нравились. И первое впечатление не обмануло. Коллектив был что надо. Кроме редких исключений. Ее звали Ада, точнее Ада-Интифада. В Стране продолжалась интифада, каждый день взрывались автобусы и гибли люди. А у нас в отделении была своя Интифада. Злость, исходившая от этой женщины, была осязаема. Едва появлялась Ада, пространство сжималось, и количество кислорода в нем уменьшалось, до критического. Каждый был в чем то виноват перед Адой: кто то не так поставил тарелку, кто то не правильно разложил белье. Стоило войти Аде в отделение, как наши ошибки начинали преследовать нас. С силой, словно тарелки могут не оторваться от столов, она срывала и переставляла их, входя на вечернюю смену, безошибочно зная, кто их неправильно поставил.
Она указывала и понукала нас, таких же, как сама мойщиц задниц, и вносила с собой такую тоску, в какой видимо находилась сама. Полтора центнера злобы давили нас, уничтожая крупицы дружбы, юмора, всего, чем спасались мы в ситуации этой ужасной работы. Иногда, заходя утром после ночной смены Ады, я видела книги, которые та читала ночью. Довлатов, Филатов, да она же интеллигентная баба! Откуда это все? Спасу от нее не было никакого. Однажды случайно, я увидела, как она во время купания бьет бабку скрученным полотенцем. После купаний завтрак, подсаживаюсь к Хане, битой полотенцем. – «Как дела, о чем думаешь?» -«Я думаю о том, что это последняя остановка.» – отвечает та. «Почему ты не пожалуешься, что Ада тебя бьет?» – продолжаю приставать с вопросами к бабке. – «Потому, что жаловаться, это очень плохо» – отвечает бывший адвокат. «А я пожалуюсь, подтвердишь?». – «Нет». – «Почему?» -«Потому, что жаловаться – это плохо.» Заканчивается завтрак и мы с Адой идем убирать и мыть кровати, наводить порядок после утреннего боя. Меня она ненавидит особенно сильно. Я молода, красива, у меня муж еще моложе и двое прекрасных детей. А еще все мужики отделения смотрят мне вслед. Она понукает меня, словно собственную лошадь. С нами большая двух ярусная железная тележка с бельем и тазиком для мытья. Я выбираю комнату подальше, прикрываю незаметно для Ады дверь и тележкой прижимаю ее к шкафу. Железяка врезается в жирные телеса, как нож в масло. « Заткнись сука, и слушай меня. Еще раз увижу, что Хану бьешь – кишки выпущу, тварь. Я на телефон сняла» – блефую на всякий случай. Реакция Ады неожиданная. Вот уж не думала так легко ее испугать: «А-а-а убивают!» – завопила она и выбежала из комнаты. Метнулась в раздевалку, за ней Ирка, старшая медсестра, подхалимничая перед которой Ада все свое жирное пузо истерла. «Что, что тебе Аня сделала?» – допытывается Ирка, которая ненавидит меня не меньше своей подчиненной по тем же причинам. Ада трясется от охватившего ее шока, ну думаю, давай, давай, расскажи, что тебе Аня сделала. – «Ничего, нет, дело не в ней» – рыдает Ада. Пройдет совсем немного времени и мы, сплотившись всем коллективом, уберем Аду из наших и без нее нелегких