Записки гарибальдийца. Лев Ильич Мечников
обыкновенного, и губы его были искусаны в кровь. За ним вошел капитан над портом, вдали виднелись треуголки и прочее.
– Господа, – задыхаясь, сказал Никотера, – мы попали в ловушку. Вчера нас боялись и нам обещали. Сегодня мы в их руках, и нам предлагают сдаться, без условий, военнопленными. Если бы дело шло о нас одних, – наш ответ готов. Но мы отвечаем за жизнь двух тысяч благородных юношей, которые могут употребить ее с пользою для отечества. Сопротивление невозможно при такой обстановке.
Он указал на мол, который был виден в круглое окно каюты. Собрали наскоро военный совет; наговорили много чепухи; много было честного увлечения, но идущего к делу – мало; наконец решили, что сила солому ломит, и сдались. Капитан над портом вышел на палубу объявить солдатам обо всем случившемся, и прибавил, что если кто хочет возвратиться домой, тому будут даны от правительства средства исполнить это. Его освистали. Решено было наутро, обезоружив нас, препроводить в Палермо в распоряжение диктатора[39]. Солдаты остались довольны. Капитан над портом приказал карабинерам приняться за выгрузку ружей. Седой поручик обратился ко мне, чтоб я ему сдал их. Это конечно была пустая формальность, но я отказался выполнить ее, не имея на то приказания от своего начальства. Карабинерный поручик вспыхнул:
– Да знаете ли, с кем вы имеете дело?
– Мне не в первой. Я имел дело и с такими, которым вы в ученики не годитесь.
– Да ведь я могу приказать своим отобрать их у вас, и не спрашивая на то вашего согласия.
– Конечно; но получить мое согласие вы не можете.
– Эх, молодые люди, молодые люди! – проворчал старик, и приказал карабинерам отправляться в трюм.
В каюте между тем произошло новое волнение. Полковник объявил, что он намерен оставить предприятие и воспользоваться позволением возвратиться домой.
– Вы не можете этого сделать, – заметил один из офицеров, воин 48-го года[40], – если только вы, как честный человек, намерены сдержать слово, данное вами солдатам. Вы конечно еще не забыли, что неоднократно обещали нам не оставлять начатого предприятия, пока не исполните всего, что́ будет во власти человека.
Слова эти были сказаны раздраженным желчным голосом. Никотера стал высказывать свои доводы. Офицеры единодушно опровергали их, и он должен был согласиться вести экспедицию в полном ее составе в Палермо, с тем, что если там продиктатор де Претис[41] не будет благоприятнее к нашим целям, всякий имеет право выйти в отставку и считать себя освобожденным от данного слова.
Наутро бо́льшая часть экспедиции отправилась на двух накануне пришедших пароходах: «Феб» и «Гарибальди»; мне же пришлось ожидать с кавалерией, то есть с гвидами[42], и с несколькими ротами пехоты, пока оснастят парусное судно S. Nicola, стоявшее на якоре в конце порта. В город не было возможности войти даже в штатском платье. На пароходе было душно и грязно. Я вообще не люблю парохода; меня сейчас берет
То есть Гарибальди, провозгласивший себя от имени короля Виктора-Эммануила II «диктатором Сицилии».
Первая война за независимость Италии в 1848–1849 гг.
Агостино Депретис, устар. де Претис (1813–1887), деятель Рисорджименто, позднее премьер объдиненного Итальянского королевства.
Кавалеристы полка «Guide» («Вожатые»), основанного Гарибальди в 1859 г. и инкорпорированного в Королевскую армию в 1866 г.