Виткевич. Бунтарь. Солдат империи. Артем Рудницкий
бывал меланхолически настроен, говорил, что ему надоела жизнь. Указав на пистолет системы Бертран, заряжающийся с казенной части, он сказал однажды: “Avec се pistolet la, je те brulerai unjour la cervelle»[96]»[97].
Словом, поводов для того, чтобы приставить дуло пистолета к виску и нажать на курок, у Виткевича в начале 1829 года было больше, нежели десять лет спустя. Что его тогда удержало? На наш взгляд, таким фактором стала поддержка друзей, веривших в возможность переломить ситуацию, научить «держать удар», собрать силы для того, чтобы не просто выжить, а вновь встать на ноги, назло гонителям, тем, кто хотел его растоптать, унизить и уничтожить.
Конечно, друзья были разные. Был Адам Сузин, неизменно сумрачный и всем недовольный. Бух называл его мизантропом, который «ни с кем почти не знакомился»[98]. Впоследствии мизантропом станут называть и Виткевича… Но в те тяжелые дни решающее влияние на Яна оказывали другие люди.
Степной волк
Первым ему подставил плечо Томаш Зан, целеустремленный и жизнелюбивый, который в самых сложных условиях находил возможности для творчества: продолжал писать стихи, преуспел в изучении истории, этнографии и природы Оренбургского края. Собирал разнообразные коллекции по этой тематике и в 1832 году открыл первый местный краеведческий музей в Неплюевске[99]. Он объяснял, что на разочарованиях, подлостях, дрязгах, с которыми столкнулся Виткевич, жизнь не заканчивается. Перевернута лишь одна страница, и он начинает с чистого листа. Недюжинный ум, упорство, честолюбие – вот его союзники, ну и еще, конечно, счастливый случай.
Зан был старше Виткевича на 12 лет и относился к нему по-отечески: сочувствовал, подбадривал, помогал советами, нацеливал на то, чтобы реализовать себя в тех областях, которые в наибольшей степени соответствовали умственному и душевному складу юноши.
Если Песляк, чтобы «поддержать бодрость духа и нравственные силы», учил детей читать и писать, давал уроки танцев, шил башмаки и сапоги, изучал местные растения, способы их употребления и мастерил щетки для волос[100], то Виткевич, помимо того, что тоже учительствовал, сосредоточился на другом. Чтобы не остаться недоучкой, занялся самообразованием по «обязательным предметам», изучением языков и культуры восточных народов, проживавших в Оренбургском крае или соседствовавших с ним. Из дома ему присылали учебники и другие книги, которых ни в Орске, ни в Оренбурге было не достать, и он прилежно учился. Освоил персидский, арабский, казахский, узбекский языки (вдобавок к французскому и английскому, которыми владел с детства), тюркские наречия и погружался в загадочный мир Востока, с его удивительными традициями, обрядами и религией.
Оренбургский край был дальним приграничьем, «фронтиром», здесь проходила линия обороны империи, за которой простирались малоизведанные земли.
Выражение «Оренбургская линия» стало общеупотребительным в местном лексиконе. Оно означало цепь русских поселений, городов,
Когда-нибудь из этого пистолета я пущу себе пулю в лоб (фр.)
Город в Оренбургской области.
Записки Песляка. С. 579.