Купите за копейки ордена..... Юрий Викторович Калугин
день самозабвенно.
Ни ел, ни пил уже давно,
На холст смотрел лишь вдохновенно.
Закончив труд, он сел в углу,
Сложив на стол все кисти, краски.
Без сил уснул он на полу
С улыбкой, что успел до Пасхи…
В лавчонке сам купил багет,
Установил туда картину,
И золотистый нежный свет
Обнял вдруг всю его квартиру…
Он пригласил друзей своих
На презентацию работы.
Тех, кто устал от дел мирских,
Кто любит сплетни, анекдоты.
Собрались гости в мастерской,
Закуска, выпивка, веселье.
Никто не маялся тоской,
Друг другу наливая «зелье».
И вот с картины сняли ткань,
Народ умолк от удивленья.
Таланту все воздали дань
И не скрывали восхищенья.
Иисус стучал кому-то в дверь,
Словно живой, был на картине.
Но дверь была та без петель,
Без ручки, в светлой паутине.
В двери той не было замка,
Казалось, наглухо забита.
Лишь головы наклон Христа
Нас убеждал – она открыта....
Один из критиков сказал,
Что, мол, детали тут размыты!
Иль мастер сам не дописал,
Иль петли попросту пропиты?!
Ответил автор полотна:
«Всё так и есть – дверь эта к сердцу.
Закрыта изнутри она,
Так просто не войти, поверьте!
Любовь, сочувствие, успех,
Когда со счастьем постучатся,
Их не впустить, ну, просто грех.
Другого надобно бояться…
Вам нужно счастью дверь открыть,
Стряхнув печаль, расправив плечи.
Своё тепло другим дарить,
Его бальзам нам душу лечит…»
В XIX веке художник Уильям Холман Хант написал картину «Ночной путник».
Честная старушка
Огни ночного города мерцали,
Я ждал последний в этот день трамвай.
Меня в компанию весёлую позвали,
Сказав: «Мол, счастье там не прозевай!»
Моргали мне заманчиво витрины,
Стоял у входа брошенный лоток.
Внутри сыры, колбасы, апельсины,
Непроизвольно сделал я глоток.
Его забыл, какой-то тут разиня,
А может плохо стало продавцу?!
Я в удивленьи, просто «рот разинул»,
Мысль подводя к логичному концу…
Подарок в руки мне с «небес» свалился,
Чего ж не взять закусочки к столу?
Но мой соблазн, увы не долго длился,
Лишь пол минуты был в его плену…
Отвлёк от мыслей звон пустых бутылок,
Бабулька в урнах рылась не спеша.
В плаще до пят, худая, как обмылок,
Смотрел за ней я молча, чуть дыша.
Чтоб не пугать ночного «санитара»,
Я кашлянул и к бабке подошёл.
Сказала