История довоенного Донбасса в символах. Точки. Иван Калашников
у окна, в отличие от напарника, сидевшего перед Егором.
– Нам просто скучно без тебя, Егорка, – вкрадчиво сообщил Блинов. – Ты так стремительно нас покинул. Как шлюху бросил.
– Вас кинешь, – отозвался Егор.
– Работа такая, – сказал Блинов тоном, лишённым извинительности.
– Да! – повторил Климов.
– Ты достал со своими «да», – сказал Егор.
– Закрой пасть, – прорычал Климов, и впервые за время своего посещения «Соляриса» заглянул Егору в глаза. – Иногда создаётся такое ощущение, будто у тебя нет ни семьи, ни дома, ни машины, ни сына – такой ты смелый и решительный…
– … и тупой, – закончил мысль коллеги Блинов. Климов, неуклюже развернувшись на каблуках, приблизился к столу, заговорил, не вынимая рук из карманов:
– Наш босс знаком с боссом из прокуратуры. Нашему боссу сказали: прищучь гада. Как думаешь, – прищучим, или нет?
Две пары глаз вперились в лицо Егора, словно действительно надеясь поймать его на закононарушении в буквальном смысле слова.
– А стараться будете? – поинтересовался Егор.
– Конечно, будем! – бодро отозвался Егор. – Иначе никак не умеем!
– Все бумаги. За последние четыре года, – отчеканил Климов.
– Лучше за пять, – вставил Блинов.
– За четыре, – с нажимом повторил Климов, и первым покинул кабинет.
– Лучше всё-таки – за пять, – мягко сказал Блинов. – Не все ведь в нашем городе такие принципиальные. Без мозгов человека оставить – это тебе не…
– До свидания, – перебил его Егор.
Телефонный звонок, последовавший сразу же за его репликой получился спасительным. После удаления членов из опережающего слоя, Егор с удивлением обнаружил, что испуга не испытывает совершенно.
Беспокоило другое.
В суете, начатой им самим накануне, и незавершенной днём сегодняшним, из памяти Егора едва не выскочил эпизод, который хорошо подошёл бы для мыльной оперы, в том месте, когда нужно показать, выпятить положительного персонажа.
Заняв чьё-то место на автостоянке, Егор не спешил покидать автомобиль, задумчиво смотрел на осеннюю спешащую улицу. Нищего бомжа-старика он заметил боковым зрением, и забыл бы о нём вовсе, если бы тот, поднимая с влажного тротуара окурок, не шлёпнулся на пятую точку не сумев использовать как опору корявую, но крепкую трость. Упал он с какими-то клоунскими движениями; если бы не его очевидная немощность, можно было бы подразумевать лукавство, вызывающую жалость у прохожих; собственно, на этом и построена наука попрошайничества.
Подняться на ноги самостоятельно старик не смог. Драгоценный окурок был забыт. Всё сознание бомжа сконцентрировалось на элементарном человеческом действии: подняться на ноги, а он не мог сделать этого, даже с помощью со стороны, – потому что она отсутствовала, как таковая.
«Как каковая?», – подумал Егор, и выбрался из автомобиля.
Предплечье старика, даже через драное пальто, было противным и тёплым. В следующую секунду