Легион. Повесть. Дмитрий Александрович Москвичев
и мадамами. Люблю наблюдать за их раскрытыми дурнопахнущими ртами, округленными от удивления глазами: подчеркнутые углем – они становятся еще смешнее. С парика на парик перепрыгивают блохи. Дамы привычным движением пытаются поймать маленьких кусачих тварей под мышками. О чем думают эти говорящие флаконы духов? Интересно, что бы они сказали, увидев порно? Прихожу из коворкинга, а он смотрит какой-то перформанс на испанском языке, на сцене девушка в блестках, которую ебут двое, одетые в римские доспехи из фольги – и музыка из Braveheart. Зал аплодирует. Она пытается сосать под вспышками фотокамер, когда второй легионер входит в ее зад. Храброе сердце Уоллеса пошло по пизде. Самым отвратительным был его поцелуй, когда он заметил, что я пришла. Нет, я и сама иногда не против посмотреть порно. А лучше как следует потрахаться. Отвратительна глупость, эти высохшие от желания губы, фальшивость, которая кичится собой, и аплодисменты. Упали бы в обморок. Вряд ли. Во времена дурнопахнущих ртов было все то же самое, что и во времена дурнопахнущих душ. Только души тогда, кажется, были чище. И никто ничего не знал об электричестве. Я выдумываю, потому что не хочу вспоминать. Я воображала и фантазерка, потому что это единственный способ не утонуть в грязи воспоминаний. Во мне почти два миллиарда сердцебиений. И я боюсь оказаться тем самым дураком, что стал богачом в лотерею, но все спустил на прохвостов, кокаин и еблю. И что бы я ни делала, согласно известной поговорке, мне еще предстоит заплатить налоги.
Он вдруг спрашивает меня о чем я мечтаю. Я отвечаю, что, наверно, хочу стать режиссером. Я буду язвить, как только он начнет нудеть о том, что мечта должна быть возвышенной. Но вместо этого спрашивает: «Сколько тебе нужно?» – таким тоном, будто мы живем душа в душу долгие годы, у нас дети, которых он уже уложил спать, а теперь я сказала ему, что приметила в магазине одну юбку, которая ужасно мне идет. «Позер», – застигнутая врасплох. Просит заодно взять сигарет, бумаги, говяжьей вырезки и красного вина. Моя мечта оказывается где-то между мясных рядов с небритыми смуглыми продавцами в белоснежных фартуках и киоском со скучающей мухой на витрине. «Чтобы как твои губы», – говорит он и принимается за растопку камина. Обычно люди, узнав о чьей-то мечте, начинают делать выводы о человеке, но этот – либо мудак, либо святой – предложил помощь настолько банально, что из банальности его предложение превратилось в какую-то щемящую в груди искренность, от которой тепло и хочется закружиться в танце. «Мне хочется тебя обнять», – хочу сказать я, но все же молчу, убеждая себя, что молчание мое от природного чувства такта. А я совершенно бестактна.
– Я смотрю фильмы только на французском, – говорит он.
– Почему?
– Потому что я его плохо знаю.
Я сначала подумала, что он дурит, как говорят «валяет Ваньку», говорят, говорят, раззеваются, но после слова его оказываются близки: я и сама время от времени проникаюсь чувственным звучанием