.
и неожиданно сообразил, что одет в растянутый засаленный свитер грубой вязки и грязные фланелевые штаны странного фасона, без ширинки и с застежкой на боку. А под этой одежкой обнаружилась нательная рубашка и архаичные кальсоны с завязками. Такие, какие не носил со времени срочной службы в армии. Это я помню точно. А вот когда служил и в каких войсках, начисто вылетело из головы. Впрочем, как и все остальное. Вплоть до имени…
На вешалке, которую изображали вбитые в стену ржавые гвозди, висела порыжевшая войлочная куртка, а под ней стояли на полу заляпанные грязью растоптанные башмаки на шнурках.
– Да что за хрень, мать твою? – не удержавшись, в голос возмутился я. – Не мое это! Не может моим…
Пока искал ответы на вопросы, немного пришел в себя. К этому времени араб уже затих, в комнатушке наступила тишина, а сирен полицейских машин все еще не было слышно.
Странно, но ладно, жаловаться не собираюсь. Пока такой расклад только на руку.
Собравшись с силами, встал и выглянул в коридор. Но ничего, кроме неоштукатуренных кирпичных стен, покрытых слоем грязи труб под потолком и замусоренного пола, не увидел. Зато понял, что нахожусь где-то в полуподвальном помещении.
– Час от часу не легче. М-мать, где полиция? – Так и не решившись выйти из каморки, я влез на топчан и, клацнув ржавым шпингалетом, открыл окошко.
В лицо ударил сырой холодный воздух, наполненный смрадом угольного чада, тухлой рыбы, еще какой-то непонятной дряни и соленым крепким запахом… Запахом моря?
– Моря? Какого хрена?
Какофония звуков, обрушившихся на уши, тоже ничего не прояснила, даже наоборот, еще больше загнала в недоумение.
Звонко цокали подковы по брусчатке, где-то вдалеке надрывались пароходные гудки. Орали чайки… Чайки? И самое странное…
– Посторонись!..
– Кому круассаны?..
– Зелень, свежая зелень!..
– Куда прешь, урод?..
– Месье Галан, вы слышали, в наших колониях…
– Да не дождемся мы репараций от фрицев, месье Дюбуа, все островные обезьяны1 подберут…
И самое странное, всюду слышалась французская речь.
– Зараза… – так и не разглядев ничего, я захлопнул окно и сел на топчан. – Не иначе свихнулся. И что делать?
Сказать, что я был растерян – это значит ничего сказать. В голове творился такой сумбур, что, дабы избежать немедленного помешательства, я решил предпринять хоть какие-нибудь действия. Для начала хотя бы проанализировать обстановку.
Итак, совершенно ясно: я – русский. Верней – россиянин. Потому что могу быть как татарином, так и… евреем, к примеру. Увы, память настоящей национальности не подсказывает. Да и не особо важно на данный момент. Но то, что из России – это точно. Такого даже при полной амнезии не забудешь. Генетически вложено.
А еще ясно, что я не на родине. А это значит, на вражеской территории. Да, именно на вражеской, потому что всяких там французов, бриттов и прочих европейцев, не говоря уже за партнеров из-за океана, мать их так, я друзьями никогда не считал и не